Мир был погружён в настороженную тишину. Не кричали чайки, не шумело море, не дул ветер.

— Знаешь, дорогая, я недавно с удивлением прочитал одну фразу, произнесённую когда-то Маяковским, — сказал я, обессилено выползая из довольно холодной воды на тёплый берег.

— Я вся во внимании, Сир. Кто такой Маяковский? — прохрипела МАРКИЗА, выползая вслед за мною и с отвращением выплёвывая воду изо рта. — Ах, да… Этот полубезумный русский поэт, который повесился!?

— Нет, он застрелился. Точно не помню, но, кажется, всё-таки застрелился, — пробормотал я, ложась на спину и щурясь от нестерпимо яркого солнца.

— Это почти одно и то же, — усмехнулась МАРКИЗА. — Какая разница, повесился ли человек, или застрелился, или сбросился с высокого дома, или отравился. Конец один…

— Почти, но отнюдь не одно и то же! Это же совершенно разные вещи! — возмутился я.

— Ну и в чём же заключается разница?

— Вешается тот, кто как бы смотрит на свои страдания со стороны, долго готовится, мучается, смакует сам процесс самоубийства и в глубине душе пытается его оттянуть или отказаться от задуманного, понимаешь?

— Ну, а те, кто стреляются? — заинтересовалась девушка неожиданной темой разговора.

— Эти ребята намного сильнее духом, они более решительны и чаще всего не поворачивают назад.

— Может быть, может быть…

— Ну, представь себе, что такое повеситься? Это довольно сложная процедура. Поиски верёвки, мыла, подходящего помещения, какой-то перекладины, балки, крюка или прочной люстры. Крайне нужны табуретка, или стул, или ящик или какое-нибудь ведро, на худой конец. Пока верёвку перекинешь или привяжешь, пока взгромоздишься на стул, пока проверишь петлю, пока её накинешь на голову. Так и всё желание отпадёт! А кроме этого само повешение — дело сугубо интимное, не терпящее свидетелей. То ли дело застрелиться! Взял пистолет, приставил дуло к виску, нажал на спусковой крючок, и всё! Это можно сделать и в поле, и в лесу, и в борделе, и в горах, и на оживлённом пляже, и в снегах Арктики, и в министерстве, и в ресторане, и на поле брани. Не нужно ни от кого таиться, бегать в поисках верёвки и табуретки.

— В принципе я согласна, Сир.

— А эстетическая часть самоубийства? Дорогая, она очень важна! Чрезвычайно важна!

— Что ты имеешь в виду? — удивлённо посмотрела на меня МАРКИЗА.

— Как что!? Представь себе висельника! Вот, входим мы в комнату, а скорее всего, в какой-нибудь хлев или сарай, и что видим!? Висит, голубчик… Шейные позвонки сломаны, вследствие чего голова неестественно вывернута. Волосы всколочены, так как незадолго до своего повешения будущий мертвяк теребил и рвал их, испытывая большие нервные страдания и муки. Всё размышлял, бедолага, вешаться или не вешаться!? Глаза покойника вылезли из орбит, язык вывалился изо рта, слюна с него свисает, внизу на полу — лужа мочи, а то и каловые массы. Вонь, жуть, сразу же захочется блевать. Отвратительно, невыносимо! Мерзкое и крайне жалкое зрелище!

— Боже мой, Сир, каков, однако, натурализм! — девушку чуть не стошнило.

— То ли дело наш стрелок! — с энтузиазмом продолжил я. — Сидит в кресле, допустим, э, э, э… офицер. Приглушённый свет настольной лампы, или трепет свечей в канделябре, скорбная игра теней на стенах и на потолке. Неплохо, если звучит музыка, ну, например, исполняется «Реквием» Моцарта. Початая бутылка Шампанского или Коньяка на зелёном сукне массивного стола из красного дерева. Парадный мундир, блеск эполет, запах дорогого одеколона. Человек чисто выбрит, благообразен и бледен. В виске у него — маленькая аккуратная дырочка. Красота! Вот это я понимаю!

— Да, уж, о, как, ибо, однако… — пробормотала МАРКИЗА. — Сир, а к чему это вы? Зачем об этом?

— Чёрт его знает, откуда взялась данная тема… — я недоумённо посмотрел на свою спутницу. — Действительно, к чему это я и зачем?

— Ах, да, Маяковский! Мы начали разговор с него, Сир.

— Точно, точно! Так вот. Почему я о нём вспомнил. Он однажды сказал следующее: «Говорят где-то, кажется в Бразилии, есть один счастливый человек».

МАРКИЗА засмеялась громко, весело и легко, от души.

— Обожаю тебя, Мой Король! Что я делала без тебя этот миллион бессмысленных и утомительных лет?! Ума не приложу!

— О, уже миллион!?

— Триллион, Мой Король, триллион! Какая разница?! Я безумно тебя люблю, и абсолютно счастлива! Наплевать на всё!!!

— Такое невозможно. В этом мире не бывает ничего абсолютного, а тем более счастья!

— Возможно, ещё как возможно… — пробормотала девушка. — Ты же абсолютен!?

— Я, увы, — нет. А вот истинная любовь — да!

— Ты противоречишь сам себе.

— Борьба противоречий правит миром.

— Возможно…

Мы лежали на песке и смотрели в бездонное небо. В нём появились чайки, которые разрезали его голубую плоть легко, неторопливо и изящно. От яхты осталась куча крупных и мелких обломков, задумчиво кружащихся в медленном магическом водовороте на поверхности до этого ничем не тревожимого, тихого и пасторального моря. Оно было явно удивлено таким разворотом событий.

— Как ты успел среагировать на взрыв? Это невозможно. Такая реакция. Постой, постой, неужели ты приостановил или остановил время!? — девушка перевернулась на живот и пристально посмотрела на меня.