Колосов сбросил одеяло и сильным взмахом выбросил ноги, но тут же схватился за правую коленку. Тупая, ноющая боль прокатилась по мышцам.

Цинга? Неужели скрутит? Он размял ногу и медленно прошёлся по бараку. Когда стало возможным двигаться, не выдавая хромоты, растопил печь и зажёг свет.

Самсонов спал, укрывшись с головой. Толька спал на спине. С оттопыренной верхней губой он сейчас был похож на Японца.

— Подъём! Прогулка! — заорал Юрий и начал сдёргивать с них одеяла.

— Иди к чёрту! — лениво промычал Валерка и, повернувшись на другой бок, положил на лицо подушку.

— А решение собрания? Вылезай, а то… — Колосов загремел кружкой.

Белоглазов деловито протёр спиртом дёсны.

— Учти, Валерка! Я буду всячески поддерживать Юрку. Дело принимает угрожающий характер. Начинает скручивать. Пусть будет самая жёсткая диктатура, — предупредил он и вынул несколько картофелин, присланных Матвеевой. — На вот! Просили передать. Ешь сырыми. — И он положил их на стол.

Самсонов расслабленно поднялся. С каждым днём он становился молчаливее. Приходя с работы, ложился. Если кто-нибудь был дома и не пускал на кровать, дремал сидя. Он ещё больше распух.

— Верно, надо пройтись. Чувствую, развинтился так, что не хочется есть, — удручённо проговорил Валерий. Выпил ложку рыбьего жира и запил стланиковым отваром. — Даже снится эта отрава. — Взял осколок зеркала и принялся рассматривать зубы. — Выпил этого барахла не одно ведро, а зубы шатаются все как один, и на веки подвешены гири. Ну а как у тебя, брат Толька? — повернулся он к Белоглазову.

— Пока валялся с ногой, нажил цингу. Дёсны распухли, но вот что-то Ещё и с ногой. — Он задрал штанину. На сизовато-припухшей коже краснели маленькие бугорки.

— Цинга! — уверенно определил Самсонов. — У нашего Юткина с такого началось, а потом стянуло руки и ноги.

— Не допущу! — уверенно заявил Белоглазов и снял с гвоздя шубу.

Колосов натянул телогрейку и пошёл к двери.

— Ну что? До скалы Валерий?

— Шесть километров в один конец? Ну нет, брат Юрка. Это не для больных. С твоей мордой и здоровьем оно конечно. Чёрт, не берёт тебя никакая холера. Позавидуешь, — проворчал Самсонов. — Мы куда-нибудь поближе.

Нога ныла, но Колосов старался шагать быстро и легко, только когда выступ скалы скрыл посёлок, он остановился и снова стал массировать коленку. Дальше он пошёл осторожно и медленно.

Конец апреля. В Москве тепло, а тут ещё лежал нетронутый снег, хотя весна чувствовалась повсюду. Приподнялись кусты стланика. Почки тундровой берёзки набухали и серыми полями темнели по берегам. В кустарнике перекликались куропатки. В распадке токовал глухарь.

Когда Юрий повернул обратно, солнце бросило первые лучи на вершины сопок и они вспыхнули, словно хрустальные колпаки, освещённые изнутри. Белый снег в пойме реки казался голубым.

День разгорался весенний и тёплый. Не успело взойти солнце, как морозная дымка сбежала с тайги. Над крышами посёлка заструилось тепло.

Юрий отдохнул на обочине дороги и стал подниматься по тропинке.

Около землянок геологов на оленьи упряжки грузили вьючные ящики, инструменты и тюки: поисковики уходили в поле. В бараке старателей шли спешные приготовления. Посёлок оживал, шумел и готовился к лету.

У раскрытых дверей с палочками, костылями сидели больные и подставляли распухшие лица весеннему солнцу.

Солнце заглянуло в окно электростанции и заблестело на медных трубках маслонасоса двигателя. Колосов подтянул гайки, положил ключ и вытер лицо.

— Кажется, всё? — проговорил он себе под пос, провернул маховик и улыбнулся. Всё было закончено в срок. Экскаватор готовили для работы на прииске, и Краснов прислал на подводах в разобранном виде нефтяной двигатель.

За дверями Соллогуб распоряжался погрузкой котла. Полтора десятка оленей, запряжённых в специальные сани, спокойно ожидали.

Да, надо для запуска принести немного бензина, — вспомнил Колосов и, взяв бидон, быстро пошёл на радиостанцию.

Новый начальник Каравашкин, пожилой сухощавый человек, сидел на крыльце в обрезках валенок и дремал.

Из двери ударило запахом бензина. Моторист дремал над радиатором движка. Николай сидел за ключом и отбивал стремительные знаки морзянки.

Койки, очевидно, не убирали давно. На столе — пустые консервные банки, куски хлеба, бутылки с экстрактом. В углу старая обувь и прикрытый веником мусор.