Шрифт:
Конечно, современная техника могла дать стереофонические, квадрофонические и какие угодно другие записи. Но сделали иначе: голос Высоцкого шёл из одной фиксированной точки - с балкона слева, если смотреть из зала. Казалось, будто сам он там поёт, стоя в темноте позади осветительских приборов. Эффект присутствия создавался и другими приёмами, действовавшими, как этот, безотказно. Хвала радистам и выдумщикам!
Звуковой ряд спектакля начинался "Грустной песней" - о том, кто не спел, не спел... В Володином исполнении. Запись, видимо, сделана в самые последние его месяцы или недели. Одышка слышна, ритм не совсем тот, что обычно. Трудно исполнялась эта трудная песня. К тому времени актёры расположились вдоль первого ряда зала на сцене. Лица сосредоточенные, слушают очень внимательно, вслушиваясь в каждое слово. И практически никто не смотрит в точку, откуда доносится голос: все всё понимают.
Этот предпролог обрывается на полуслове, почти в самом конце:
Смешно, не правда ли? Ну вот, -
И вам смешно, и даже мне...
Сцены из спектакля "Владимир Высоцкий" (Первая редакция)
Поначалу, кроме Шаповалова, никто не мог петь Высоцкого, как следует...
Борис Хмельницкий: "То be or not to be?.
В.Золотухин и И.Бортник: "Я однажды гулял по столице..."
Н.Губенко, Л.Штейнрайх, А.Демидова, Т.Жукова в эпизоде "Белый вальс".
Дядя Володя солирует по бумажке: "Я - самый непьющий из всех мужиков"... Нет уже и дяди Володи.
Но серьезны лица людей на сцене. Николай Губенко делает шаг вперед и начинает читать программные Володины стихи. Приведу их полностью, выделив строку, что на мемориальном вечере не звучала - её потребовали убрать заранее...
Я бодрствую, но вещий сон мне снится.
Пилюли пью, надеюсь, что усну...
Не привыкать глотать мне горькую слюну:
организации, инстанции и лица
мне объявили явную войну
за то, что я нарушил тишину,
За то, что я хриплю на всю страну,
Чтоб доказать - я в колесе не спица.
(Ох, как к этому подходит любимовское: "По ходу мысли и по знакам препинания нужно читать... Если это сделаешь, обгонишь 80 процентов артистов.") А Губенко продолжает негромко, вдумчиво:
За то, что мне неймется и не спится,
За то, что в передачах заграница
передаёт мою блатную старину,
считая своим долгом извиниться:
– Мы сами, без согласья...
– Ну и ну!
За что ещё? Быть может, за жену,
Что, мол, не мог на нашей подданной жениться,
что, мол, упрямо лезу в капстрану
и очень не хочу идти ко дну,
что песню написал, и не одну,
про то, как мы когда-то били фрица,
про рядового, что на дзот валится,
а сам - ни сном, ни духом про войну...
Кричат, что я у них украл луну
и что-нибудь ещё украсть не премину,
и небылицу догоняет небылица.
Не снится мне. Ну, как же мне не спиться?!
Нет, не сопьюсь.
Я руку протяну -
и завещание крестом перечеркну,
и сам я не забуду осениться,
и песню напишу, и не одну,
и в песне той кого-то прокляну,
но в пояс не забуду поклониться
всем тем, кто написал, чтоб я не смел ложиться.
Пусть чаша горькая - я их не обману.