Когда я оказалась в нашей спальне со скошенным потолком, под старой крышей, у меня сжалось сердце. На этой большой белой кровати мы с Эндрю столько раз занимались любовью! Малькольма и Джорджию мы зачали здесь. В Париже наша спальня и комнаты детей расположены слишком близко, и мы боимся, что они нас услышат. Здесь у нас был свой уголок – кроме этой комнатки, на этаже ничего не было. Я закрыла глаза. Вспомнила теплое тело Эндрю, его нежность, его руки, его губы на моем теле. Я по всему этому соскучилась, истосковалась. Мне захотелось позвонить ему, сказать, что я здесь, что думаю о нас, о нашей любви. Однако я этого не сделала.

В сумочке зазвонил мобильный. Это был Лоран, полицейский.

– Мы кое-что выяснили. Приезжайте!

И вот я в комиссариате, напротив – Лоран.

– Почему вы не можете сообщить мне имя?

Он опустил глаза.

– Таковы правила, мадам. Единственное, что я могу вам сказать, так это то, что этот человек проживает в Воклюзе.

Но я не собиралась отступать.

– Что именно вы намереваетесь предпринять? Вы планируете его или ее арестовать? Или позвоните этому человеку по телефону, или пошлете кого-то из ваших, чтобы допросить его на месте? Завтра утром?

Он посмотрел на меня с чуть насмешливой, но мягкой улыбкой.

– Нет, это случится не завтра утром, мадам. Сначала нужно найти его номер телефона. Если он в «красном списке» [28] , процедура затянется, потому что даже полицейским нужно получать официальные разрешения, обращаться в инстанции… Вы не волнуйтесь, мы этим займемся, сделаем все, что в наших силах. Мы уже передали информацию по вашему делу в комиссариат Оранжа. Теперь их дело – допрашивать подозреваемого. Дальше расследование будут вести они. Это займет еще какое-то время, предупреждаю вас. И это нормально.

Я с трудом усидела на стуле. Мне хотелось уйти как можно скорее. Выйдя из комиссариата, я сразу же позвонила Виолен, моей подруге-адвокатессе. Она сказала: «Я добуду для тебя это имя. Это не слишком этично, но я могу это сделать. Я перезвоню».

Я решила подождать ее звонка в кафе напротив комиссариата. Сердце стучало в груди как сумасшедшее, причиняя мне боль. Наконец-то я узн'aю! Узн'aю, кто сбил моего сына! Я даже не подумала позвонить Эндрю. Или сестре. Я ждала, замерев в одной позе, глядя на бульвар за окном. Мне показалось, что ожидание продлилось довольно долго.

Наконец зазвонил мобильный. Это была Виолен. Она узнала имя. Автомобиль принадлежал супружеской чете пенсионеров, проживавших в Воклюзе.

Мсье и мадам Жак Секрей. Место жительства – Оранж, владельцы коричневого «мерседеса» старой модели. Номерной знак – 56 LYR 84. Я записала, поблагодарила Виолен и отправилась домой.

Эндрю проявил не больше волнения, чем комиссар Лоран. Просто кивнул. Хорошо, что они напали на след. Прекрасно, пускай продолжают работать. Мне до того нестерпимо было это слышать, что захотелось дать ему пощечину. Как только ему удается быть таким спокойным, таким невозмутимым?! Это не укладывалось у меня в голове. Наверное, мужчины – существа с другой планеты. Одна лишь Эмма меня понимала и разделяла мое нетерпение. Эмма, с которой я связалась по телефону, сказала, понизив голос, чтобы не разбудить спящего малыша: «Секрей, Жак, ты говоришь? Подожди, я как раз за компом, сейчас посмотрю в “Белых страницах”… смотрю… Жюжю, я нашла их! Они не в “красном списке”. Оранж, улица де П., дом 28. Есть!»

Мсье и мадам Жак Секрей, Оранж 84100, улица де П., дом 28.

Весь вечер это имя и этот адрес не выходили у меня из головы – не важно, работала ли я над переводом, накрывала ли на стол, готовила ли лазанью или разучивала стишок с Джорджией, это имя снова и снова возникало в уме, как надоедливый припев. Я представляла их в чистеньком домике, окруженном ухоженным садом с геранями, с коричневым «мерседесом» в гараже. Мадам, белокурая и кудрявая, в элегантном наряде. Ее супруг, дородный и лысоватый, подстригает газон, а вокруг него скачет и лает йоркшир… Возможно, у них есть внуки возраста Малькольма и Джорджии, которые называют их «де» и «ба» и приезжают к ним на обед по воскресеньям. Спокойная жизнь: партии в бридж, послеполуденные сиесты в тени увитой зеленью беседки, поездки в Авиньон на фестиваль, если на улице не слишком жарко… Мадам за рулем. Белокурая, если верить водителю автобуса. «Блондинистая климактеричка», как сказала бы Эмма. Мне вдруг до сумасшествия захотелось позвонить им и жутким приглушенным голосом сказать:

– Для вас теперь все кончено! Спокойная, приятная жизнь – уже не для вас. Завтра утром вам позвонят из полиции и спросят, что вы делали в среду, двадцать третьего мая, в половину третьего на бульваре М. в Париже. И вы скажете правду, скажете, что торопились, что не заметили мальчика и побоялись останавливаться. Так вы и скажете, и вас арестуют. Тихая жизнь пенсионеров – вам больше никогда ее не видать!

Зачем они приехали в Париж в тот день? Мадам за рулем. Спешка. Быть может, они приехали из Оранжа на машине? Немалый путь, особенно для двух пенсионеров. У них в Париже живут родственники? Я вошла на сайт «Белых страниц» [29] , выбрала «Парижский регион», в строку поиска вбила фамилию «Секрей». Множество совпадений. Одна из дам по фамилии Секрей, Эстель, проживала в 15-м округе, на улице С., в доме под номером 12. Возможно, их дочь? В ту среду они приехали к ней в гости. Мадам проскочила на красный. Почему она не остановилась? Мать… бабушка… Это было отвратительно. Необъяснимо. Я посмотрела на большой палец своей правой руки – заусеницы обкусаны так, что вокруг ногтя свисают некрасивые клочья кожи. Отвратительное зрелище.

Вспомнился фильм с Энди Гарсиа – «Одиннадцать друзей Оушена». Джордж Клуни ограбил казино Гарсии и унес с собой миллиарды долларов. Гарсиа не верит в случившееся, не понимает, что стал жертвой вероломного и хитроумного ограбления. Гарсиа угрожает сообщнику Клуни, Брэду Питту, по телефону. Он говорит, растягивая слова:

– Run and hide, ass-hole, run and hide! [30]

Вспомнилось его лицо, как приподнялась верхняя губа, обнажая зубы, – гримаса животная и в то же время чувственная. Да, именно это мне и хотелось сказать двоим незнакомым людям, которых я уже сейчас ненавидела, этим старым хрычам, чьих лиц я никогда не видела, но чью жизнь прекрасно могла себе представить: