Миней послушно обошел вокруг сестры.

— Бравенькое платьице, — определил он ходким забайкальским словцом.

— «Бравенькое»! — передразнила Таня. — У-у, медведь!.. Это шик-блеск, последний крик… да что крик! — вопль моды! А носить эту прелесть будет… крыса! Глупая болтливая крыса!

— Первый раз слышу о болтливых крысах. Новости зоологии! — добродушно усмехнулся Миней.

Таня была «шитницей» — так значилось в ее документах. И на ней было платье штабс-капитанши Размашихиной.

— Может быть, ты думаешь, Миней, что я завидую? — вдруг спросила Таня, порывисто обернувшись к брату.

— Ну что ты, Таня-Танюсик, черный усик!

Таня убежала за перегородку и вскоре вернулась в простом ситцевом платье. Не «шик-блеск» и не «последняя мода» — оно отлично сидело на ее высокой статной фигуре.

— Да, забыла тебе сказать: угадай, кто здесь был, у отца?

— Кто же? Заказчик какой-нибудь?

— Вот еще, заказчик! Это тебя касается.

— Интересно! Кажется, я уже вышел из того возраста, когда к отцу приходили на меня жаловаться.

— А вот и не жаловаться! Как раз наоборот… Ой, у меня тесто в печке!

Таня убежала на кухню, загремела там чем-то и крикнула:

— Твой хозяин приходил, аптекарь Городецкий, вот кто!

Заинтересованный Миней вошел в кухню. Сестра, в стареньком переднике и с засученными рукавами, снимала с противня румяные пышки, перекидывая их с ладони на ладонь.

— С чего бы это он меня вспомнил? — удивился Миней, разламывая пышку и дуя на пальцы.

— Не хватай! Горячие!.. Приглашал тебя на службу. Жаловался на плохие времена. У него аптекарский ученик взял из кассы семьдесят пять рублей и сбежал.

— Ах, вот что! Тогда действительно наступили плохие времена.

— «Не думайте, уважаемый, — говорит он папе, — что мы так уж всем довольны…»

— Не сомневаюсь! Только их недовольство совсем другого рода, чем наше.

Таня хотела еще что-то рассказать про аптекаря, но в это время с улицы негромко и дробно постучали в окно. Миней прильнул к стеклу; за окном стояла темень, ничего не видать. Он вышел на крыльцо. В потемках у ворот белело платье.

— Сонечка! Да зайдите же! — воскликнул Миней.

— Нет-нет, ни за что! — торопливо проговорила Сонечка. — За углом меня Надя ждет, горничная. Я лучше здесь вам все-все скажу…

Миней послушно опустился на широкую скамейку рядом с Сонечкой. Сейчас он мог разглядеть ее лицо. Все в нем было мелким: и милые карие глазки, и белые зубки, и вздернутый носик. Каштановые кудряшки, выбившиеся из косы, тоже были мелкие. А все вместе создавало пресловутую Сонечкину миловидность, которую иные называли даже обаянием.

Она перевела дух и заговорила…

Она побежала сюда, как только услышала новость. Сообщил ее управляющий вдовы Тарутиной, молодой человек с брюшком и смешной фамилией — Собачеев. Он играл в карты с отцом Сонечки, и она сама приносила им в гостиную водку и закуску. Вскрывая карточную колоду, Собачеев рассказал о том, что Ольгу везут в Горный Зерентуй. Ее сослали куда-то в другое место, а она перепросилась… к мужу! Да-да, к мужу! Он тоже ссыльный — и больной, в чахотке. Завтра мать Ольги, Тарутина, поедет на почтовую станцию повидать дочь. Ольга Глебовна нипочем не пожелала заехать домой, хотя, уж конечно, ей разрешили бы…

Сонечка говорила, захлебываясь, ужасаясь и торопясь.

«Завтра»… «Ольга»… «К мужу», — стучало в ее головке. Пришел наконец «роковой момент»: она может «отомстить» Минею. За что отомстить, Сонечка и сама не могла ответить. Разве он пренебрегал ею? Нет, Миней всегда был к ней внимателен. Но что это за внимание!.. Она никогда не будет значить для него столько, сколько значит Ольга. И что он нашел в ней? Никакой женственности! Солдат в юбке…

Она выложила все, что с таким злорадным чувством несла сюда. И тотчас поняла, что ошиблась: Миней совсем иначе, чем она предполагала, принял ее рассказ.

Он не опечалился и не разозлился, даже не удивился, что у Ольги — муж… Нет! Он и не думал «страдать». Только обрадовался, что Ольга едет. А когда Сонечка сказала, что Ольгин муж в чахотке, Миней огорчился. Огорчился так, будто речь шла о близком ему человеке, хотя минуту назад он и не знал о существовании Ольгиного мужа.

Все это, с одной стороны, принесло Сонечке облегчение: может быть, Миней и не так уж «увлекается» Ольгой? А с другой стороны было очень досадно: этого Минея никогда не поймешь, все у него не как у простых людей.