Шрифт:
Кеша догнал его:
«Зря обижаетесь, Фома Евстратыч. Вот вы нас избегаете, сторонитесь, а почему?»
Ендаков долго молчал, потом угрюмо ответил:
«Я человек темный…»
«Все мы были темные. — Кеша шагал рядом с тяжеловесным, нескладным Ендаковым, по-мальчишески заглядывая ему в лицо. — Однако мы свою темноту побороли, Фома Евстратыч, знаем теперь, куда путь держать».
Фома молчал.
Во время забастовки, когда подписывали требования к администрации, Ендаков без колебаний взял лист, поставил неуклюжую букву фиту, похожую на божью коровку, вывел, скрипя пером, «Енд». Дальше у него не получалось.
Первого мая Фома Ендаков встал затемно, надел чистое белье, праздничную рубаху. Подумав, засунул в карманы пиджака по косушке.
Старуха соседка, поспешно снимавшая с веревки развешанное с вечера белье, окликнула его:
«На работу, Фома Евстратыч?»
«Нынче работы нету. — И, помолчав, добавил: — Рабочий праздник. Для всех».
Она посмотрела ему вслед, как он неспешно и тяжело шагает под дождем, и покачала головой: будто не человек, а дерево двинулось с векового своего места.
Народ все прибывал. Дождь уже не шел, только ветер сдувал с ветвей холодные брызги.
Иван Иванович, аккуратно сложив свой балахон, появился совершенно сухой и с объемистой корзиной в руках.
Ендаков подумал: «В корзине не иначе литература; видать, раздавать будут».
На сборном пункте уже толпилась и сдержанно шумела добрая сотня людей. И еще подходили — поодиночке и группами.
— Товарищи, стройтесь в колонны! — крикнул Гонцов.
Он скинул мокрое пальто и развернул тугой свиток. Красное полотнище взметнулось над серой толпой, как огненный язык. Иван Иванович и Кеша укрепили полотнище на длинном древке.
Фоменко принял его, бережно придерживая; отбежал несколько шагов вверх по дороге, ведущей в гору, и отпустил край таким движением, как отпускают на простор птицу. Затрепетав, знамя с тихим шелестом устремилось вверх по ветру.
И сейчас же все начали становиться в ряды.
Люди шли в порядке, держа шаг. Это уже была не толпа, а шествие, и его осеняло красное знамя.
Тяжелые капли все еще падали с ветвей. Мокрая хвоя сосен серебрилась, как рыбья чешуя. Кто-то воскликнул:
— Эх, хорошо на воле!
Сразу возникла мысль о мастерских, как о тюрьме: духота, смрад, тяжелый подневольный труд.
И вправду, волей дышало все вокруг людей, поднимавшихся в гору.
Смело вперед, не теряйте Бодрость в неравном бою! Родину-мать вы спасайте, Честь и свободу свою! —призывал чистый юношеский голос. И десятки мужских голосов отзывались с решимостью и силой:
Мы за свободу страдаем, Мы за народ свой стоим И от цепей избавляем Грудью и сердцем своим.Солнце то появлялось, пронизывая теплым, почти жарким лучом деревья, светляками зажигая на ветках капли, то исчезало, и тогда чернели, словно обугливались, стволы. Казалось, сама весна боязливо выглядывает из-за деревьев, не решаясь вступить в свои права.
Но уже неудержимо наступало ее время. Черный аист, прилетевший с юга, мерил длинными ногами болотистую луговину, вертел во все стороны головой, осматриваясь, туда ли он попал. Начиналась хлопотливая птичья жизнь на лесных озерах. Тонкой зеленой дымкой затягивались далекие просторы.
Ивана Ивановича окружили пожилые рабочие. То, что он был вместе с ними, почтенный, медлительный, и шел подпевая, взмахивая в такт рукой, ободряло их, придавало особую торжественность этому дню.
В голове шествия теснилась к гармонистам молодежь. Песня начиналась здесь свежим, юношеским тенором Кеши, резковатым голосом Гонцова, заливчатым альтом Тимы Загуляева.
Если ж погибнуть придется В тюрьмах и шахтах сырых, Дело всегда отзовется На поколеньях живых…Но голоса звучали бодро, и думалось: вот оно, поколение живых, принявших на молодые плечи тяжелую, но почетную ношу тех, кого уж нет, чьи могилы затерялись по глухим каторжным местам, но зовут к борьбе и мщению.
Организаторы маевки вели людей вверх по склону сопки, на давно облюбованное место, откуда открывался глазу весь город. Красный флаг укрепили на скале.
Гонцов встал на пенек, поднял руку. Тотчас воцарилась тишина, наполненная только перешептыванием кустарника и четкими шлепками падающих капель.