— Для нас, врачей, нет ничего невозможного. Скорость усвоения алкоголя у различных людей разная. Вы даже не поверите мне, если я скажу, насколько она различна. И у такого молодого и явно здорового парня, как ваш друг…

— Но глаза!.. Вы видели его глаза? Мутные, налитые кровью…

— Ну, на это могло быть полдюжины различных причин…

— А расстройство зрения?

— Глаза у него нормальные. Насколько хорошо он видит, сказать пока трудно. Иногда глаза сами по себе совершенно здоровы, но поврежден зрительный нерв. — Доктор поднялся. — Я бы сделал целую серию проб. Но, к сожалению, не могу, ждут в операционной. Может быть, молодой человек зайдет сюда вечером, часиков в семь?

Макелпайн кивнул — обязательно зайдет, поблагодарил врача и вышел. Подойдя к Харлоу, взглянул на сигарету, которую тот держал в руке, — ни малейшего намека на дрожь. Оба молча вышли из больницы, сели в машину шефа и поехали обратно по дороге в Монцу.

Харлоу первый нарушил тягостную паузу:

— Не считаете ли, — начал он кротким голосом, — что мне, как лицу заинтересованному, полагалось бы знать, что сказал врач?

— Пока ничего, — отрывисто бросил Макелпайн. — Хочет провести серию проб. Первая — сегодня вечером, в семь часов.

— Думаю, вряд ли это нужно, — все тем же голосом возразил Джонни.

Макелпайн вопросительно посмотрел на него.

— Как это понимать?

— В полумиле отсюда небольшая закусочная. Остановите, пожалуйста, там. Нам нужно кое о чем поговорить…

В семь вечера (то есть когда Харлоу должен был находиться в больнице) Даннет сидел в номере у Макелпайна. Оба выглядели, как на похоронах.

Даннет сокрушался:

— О, Боже мой, Джеймс! Неужели он вам так и сказал?

— Именно так и сказал… Нечего, мол, играть в прятки. Нервы сдали, карьера окончена… Один Бог знает, сколько мужества понадобилось парню, чтобы сообщить все это.

— А как насчет виски?

Макелпайн отхлебнул из своего бокала.

— А насчет виски… Говорит, что терпеть не может это чертово зелье и благодарен, что есть причина никогда не дотрагиваться до него.

Теперь настала очередь Даннета приложиться к своему бокалу.

— И что же теперь с ним будет, с нашим бедолагой? Только не подумайте, Джеймс, я прекрасно понимаю, чего это вам стоит. Вы теряете лучшего гонщика… Но сейчас меня больше беспокоит Джонни.

— Меня тоже. Но что делать? Что делать?!

А человек, послуживший причиной всех этих переживаний, проявлял удивительную невозмутимость. Если учесть, что команда из–за него потерпела сокрушительнейшее поражение в истории автогонок, то Джонни выглядел довольно бодро. Завязывая перед зеркалом галстук, он даже насвистывал, иногда умолкая и улыбаясь какой–то своей затаенной мысли. Наконец он надел куртку, спустился в холл, заказал в баре стакан оранджа и сел за ближайший столик.

Не успел отпить и глотка, как в холл вошла Мэри и уселась рядом. Обеими руками она крепко сжала руку парня.

— Джонни! — прошептала она. — О, Джонни!

Харлоу печально взглянул на девушку.

Она продолжала:

— Папа мне только что все сказал… Что теперь нам делать Джонни?

— Нам?

Она помолчала, испытующе глядя на Харлоу, потом отвела взгляд.

— В один день потерять двух лучших друзей…

Глаза ее были сухи, но голос дрожал.

— Двух лучших друзей? Кого ты имеешь в виду?

— Я думала, что ты знаешь… У Генри неважно с сердцем. Он вынужден бросить работу.

— Генри? О, Боже! — Харлоу сжал ее руки. — Бедный старина Генри! Что же с ним теперь будет?

— Насчет его судьбы можно не беспокоиться! Папа устраивает его у себя в Марселе.

— Ну, в таком случае, это, пожалуй, к лучшему. Генри уже тяжеловато справляться с такой нагрузкой, какую приходится нести здесь.

Несколько секунд Харлоу сидел погруженный в глубокую задумчивость, потом сказал:

— Знаешь, Мэри, я ведь тебя люблю. Ты должна знать. Но… Минутку! Сейчас вернусь.

Харлоу поднялся к боссу. Там оказался и Даннет, у которого был такой вид, будто величайших усилий ему стоило не разразиться гневом. Макелпайн выглядел сильно расстроенным. Он то и дело тряс головой.

— Нет, нет и нет! Ни за что! Ни при каких обстоятельствах! Таких вещей не делают! Сегодня он бьет рекорды, а завтра тащит по тем же дорогам транспортировщик? Допустить такое — значит стать посмешищем в глазах всей Европы!

— Возможно, вы правы. — Голос Харлоу прозвучал без тени горечи. — Только неужели вы считаете меньшим позором, если бы люди узнали о действительной причине моего ухода, мистер Макелпайн?

— “Мистер Макелпайн! Мистер Макелпайн!” — обиделся тот. — Я по–прежнему для вас Джеймс, мой мальчик. И всегда был Джеймсом.