— Вас же могут тут, на Кипре, вскоре просто убить! — несколько удивленно сказал парень. Он и пиво перестал отхлебывать, разозлился, наверное.

— Убить меня могут не только на Кипре… — Я сделал еще один полновесный глоток. — Но и я могу убить. Опыт уже имею.

— Вот об этом мы и хотели поговорить, это и есть ваша плата за спокойствие. Те, кто вас нанял, до сих пор думают, что вы профессиональный киллер. И все их претензии к вам заключаются в том, что вы их развели. Им не денег жалко, для игорной мафии эти деньги — пустяк. Им нельзя позволять себя разводить, авторитет потеряют, имидж. Вот они и пытаются вас убрать. И не оставят этих попыток. А мы вовсе не собираемся вас просить кого–нибудь убить. Мы просто с вашей помощью хотим подобраться к вашей потенциальной жертве, к тому, кого вам заказали игроки.

— Гений меня в одно мгновение раскусит, — сказал я. — А что, он жив еще.

— Что ему сделается. Он же, как шахматист, все просчитывает. Даже нападения на вас с охраной тут входило в его план. Единственное, в чем он ошибся, это в том, что был уверен, что вы не выживите.

Я сделал последний глоток и поставил бутылку на пол. Та–ак, и Гений со своей благодарностью оказался подонком! Никому нельзя верить. Послал меня и своих людей на заклание, как ягнят. Принес в жертву во имя своих планов. Гамбит провел с жертвой фигурой для выигрыша темпа. Впрочем, не фигурой, даже, а так — качества. Гениальный подонок передвигает по шахматной доске живых людей, жертвует качество, выигрывает тем и успевает сделать решающий ход. Его противник в растерянности, над ним нависла угроза мата. А серые пернатые воры из породы сученных готовы встрять в позицию и урвать свой кусок.

— Вы пейте пиво–то, — сказал я. — Степлится, невкусное будет.

Рабочий день Верта выглядит так. Он встает в 5–6 утра. В основном его будит в это время собака — английский бульдог, которого он зовет Вини, производное от Вини Пуха, и который на самом деле носит официальное имя Максимильян де Корсар де Верт. Это сверхуродливое существо на кривых лапах, с огромной нижней челюстью, свисающей как ковш экскаватора, с огромными выразительными глазами и чутким сердцем, полном любви ко всем людям.

Вини подходит к кровати и издает звук, представляющий собой нечто среднее между скулежом, лаем, визгом и рычанием. В своем конечном исполнении этот звук очень напоминает звук циркулярной пилы, причем не смазанной. Человек, неподготовленный, от этого звука покрывается потом и начинает заикаться.

Верт не нежится в постели. Он просто встает, идет на кухню, заваривает себе очень густой кофе, кладет собаке три пригоршни собачьего сухого корма по 11 тысяч рублей за пачку, заказывает по телефону Биробиджан и присаживается к компьютеру. Пока он искуривает вторую сигарету — только Winston- и исписывает третью страницу будущей книги «Мой папа — аферист», телефонистка соединяет его с директором Биробиджанской типографии.

— Чего вы ждете, — начинает накрикивать Верт в трубку? — Я получил только 140 миллионов, Доллар растет, если вы не вышлите 65 миллионов на этой недели, я не смогу конвертировать деньги в нормальную сумму и вам придется платить лишних миллионов пять. Вам, в конце концов нужно оборудование или нет!

Суть этих переговоров и огромных сумм заключается в элементарном бизнесе. Когда–то Верт приехал в Биробиджанскую типографию и продал директору право на издание его «Записок афериста». Продал, можно сказать, даром — за 300 тысяч рублей. Но заодно договорился о поставке компьютера. И действительно, купил компьютер за полтора миллиона и привез. И тогда — то откровенно поговорил с директором.

— Вам нужна офсетная четырехкрасочная машина типа «Dominant», — сказал Верт. — Я поставлю вам эту машину. Схема такова. Вы перечисляете мне ее стоимость-210 миллионов рублей, я деньги перевожу в доллары, чтоб инфляция их не съела, кручу пару месяцев, увеличиваю путем торговых операций, покупаю машину и делю прибыль с вами. Десять миллионов я вам гарантирую. А вы просто не торопите меня с покупкой машины.

Такие предложения Верт сделал ряду директоров в типографиях глубинки России. И у него на разных счетах разных фирм в разных банках крутилось больше миллиарда. Во многих случаях Верт даже не брад деньги с банка — оставлял на депозите, с правом для банка их использовать. Процент банка с этих немалых сумм его устраивал.

Сделав выговор биробиджанскому директору, Верт брился сенсорным «Жилетом», брызгался мужскими духами «Кобра», одевался в потрепанный вельветовый костюм, брал объемистую сумку, гладил пса, выходил в темный и сырой город, садился в не менее потрепанный запорожец и ехал в городскую типографию, где арендовал верхний этаж.

Компьютерный центр, малая типография и редакция журнала — хозяйство Верта было большое. Но доход почти не приносило. Так, моральное псевдоудовлетворение. Все это хозяйство было большой игрушкой, которая Верту уже надоела. Сам этого он еще не осознавал.

В компьютерном центре директором был бородатый ученый с мечтательным взглядом и мощными лопатами рук, наследством сибирских разбойников. Директор начинал еще на первых «Роботронах», наивных конструкциях СССР, работал с ними на Кубе. Куба в те времена расшифровывалась однозначно — коммунизм у берегов Америки.

Теперь Всеволод Юрьевич тряс бородой в явно не коммунистической структуре — частной фирме Верта. И главной проблемой Верта в сотрудничестве с этим, отнюдь не Кремлевским мечтателем, было уберечь свой карман от обворовывания. Юрьевич предпочитал работать с клиентом напрямую, сглаживая бюрократическую структуру хозяина, предпочитавшего, чтоб деньги за компьютерные услуги поступали кассиру.