здоровья на столько боготворить кого-либо? Потому что мне кажется, что я, возможно,

боготворю Мози. Я стремлюсь как можно больше узнать о нем. Я могу представить, как эти

руки, будучи ручками малыша, искали комфорт, в котором нуждается каждый из нас. Я знаю, что его прошлое было болезненным, но он каким-то образом стал добрым и милым. Мне легко

сравнивать и именно я та, у которой скверный характер и хронически неустойчивое

настроение. Картины, которые он рисовал в Тихуане были одни из болезненных. Мне нужно

быть достаточно сильной, чтобы спросить его о тех вещах. Но пока, я буду просто наблюдать

за тем, как он спит.

Грузовик с визгом проносится мимо и привлекает мое внимание. Подольше от

созерцания красоты Мойзеса, погруженного в царство сна. Уже больше часа нет никаких

признаков цивилизации. Я видела только небольшую палатку предлагающую козу на гриле.

Палатку посреди полного безлюдья. Откуда они взялись и как далеко они тащили козу? Я так

сильно хочу писать, что у меня онемел мочевой пузырь. Я должна съехать на обочину и

справить нужду.

С легкостью смотрю через плечо, когда дорожка земли скатывается вниз от шоссе,

достаточно для того, чтобы я могла спрятаться и пописать. Я начинаю говорить сама с собой, пока машина останавливается и я отстегиваю ремень безопасности. Уже почти стемнело и

рельеф местности почти исчезает. Есть только звездное небо над темнеющей землей, и шоссе

растягивающееся, как гигантский хребет. Мексика до сих пор до смерти пугает меня. Я

бросаю на Мози последний взгляд, надеясь, что отсутствие движения вывело его из состояния

легкого сна. Его теплые, карие глаза с намеком на улыбку смотрят прямо на меня.

– Мне нравится просыпаться рядом с тобой, - говорит он и поднимает руки над

головой, одновременно разминая свои ноги. Я слышу, как от волнения потрескивают его

сухожилия и кожа, обтягивающая его мышцы. Я стараюсь вернуть мой мозг в романтическое

русло, но я задолбалась говорить о чувствах, а мой мочевой пузырь пытается доказать

уравнение относительно расстояния и объема воды.

– Мне нужно пописать.
– Ох, как романтично, Лана! Заставь его упасть в обморок

от достаточно очевидных и нелицеприятных потребностей твоего тела.

– Ладно, давай пописаем.

Я чувствую, как он постоянно улыбается, словно его постоянно забавляет то, что я

говорю. Отчасти это заставляет меня чувствовать все тепло и трепет и в тоже время это

полностью расстраивает меня. Мойзес де ла Круз заставляет меня чувствовать странные вещи.

В холодном ночном воздухе, наше мочеиспускание становиться паром. По-видимому,

температура падает до нуля, когда Мексика переходит в спящий режим, а солнце садится.

Мози заканчивает раньше меня и я смущаюсь, когда думаю, что он, возможно, наблюдает за

мной. Моя моча прекращает изливаться на полпути. Он смеется, а его кроссовки хрустят на

гравии.

– Лана, не говори мне, что ты не можешь передо мной писать.

– Иди и жди в машине!

– Прошлой ночью ты мастурбировала передо мной, - говорит он, словно обсуждает

обед.

В ответ я хныкаю и пытаюсь вытолкнуть из себя мочу. Предполагаю, у него вообще

нет проблем с упоминанием вещей, которые разъедают меня. Я игнорирую свои чувства и его

комментарий и струя снова соглашается сотрудничать.

– Здесь что, время зимы или же просто холодно, как в пустыне?
– его смех заставляет

меня вздрогнуть и снова отпугивает мое мочеиспускание.

– Мексика по отношению к США, как США по отношению к Канаде. Мы не в Южной

Америке, - говорит он, по-прежнему смеясь и теперь пиная камни гравия под своими ногами.

– Ты слишком умный для…

– Для кого? Мексиканца? Иммигранта? Насколько я знаю Лана, ты тоже приехала из

другого места.

– Это не то, что я имела в виду. Я собиралась сказать для правонарушителя.

– Как мило с твоей стороны. Несовершеннолетний правонарушитель.

Он возвращается к месту со стороны водителя и я бросаю ему ключи. Я сдерживаю

свои комментарии о том, что нужно быть осторожным и оставляю при себе вопрос о

водительских правах. Я ложусь на опущенное сидение, которое все еще теплое после его сна и