Воробейный говорил о необходимости применения новой леточной массы, о ее составе, о новой набойке для чугунных и шлаковых желобов, о шаровых мельницах для тонкого помола составных материалов леточной массы и набойки.

Искра слушала и удивлялась — все это они с Платоном Тимофеевичем подробнейшим образом изложили в своей докладной записке. Только, может быть, не так складно у них получилось, как у него. Почему же Воробейный не скажет об этом, почему не скажет, что все предложения, названные им, уже обдумывались в цехе до него, что переоборудование электропушек вот–вот начнется, моторы к ним получены.

— Одной из наиболее тяжелых, трудоемких и особенно горячих работ является подготовка центрального желоба, — продолжал Воробейный. — Все работы на желобе ведутся вручную. Необходима машина, которая бы удаляла из желоба старую набойку, шлак и чугун и производила бы новую набойку. Дальше, товарищи! Высокая производительность строящихся ныне печей, увеличение числа выпусков чугуна в сутки, отсутствие должной механизации, усложнение ухода за чугунной леткой привели к тому, что и условия работы на горне сильно усложнились. В результате имеем большую текучесть горновых. Не буду приводить проценты, не в них дело. А дело в том, что надо повысить оплату работающим на горне. Первый горновой должен иметь…

— Двенадцатый разряд! — крикнула Искра. — Второй — одиннадцатый разряд, третий — девятый и остальные — восьмой. Это вы хотели сказать, товарищ обер–мастер?

— Да, это, товарищ мастер. И надо соблюдать хотя бы минимум дисциплины на занятиях.

— А я считаю, что надо соблюдать хотя бы минимум объективности! — Искра почувствовала, как вся дрожит от волнения. — Надо было сказать, что обо всем этом уже давно заботился Платон Тимофеевич Ершов.

— И инженер Козакова! — крикнул кто–то из горновых.

— И прежде всего — инженер Козакова, — сказал Андрей.

— Так не выйдет! — снова крикнули из рядов.

— Товарищи, не надо анархии, не надо нервничать! — снова стал нажимать на голос Воробейный. — Никто ни у кого не хочет отнимать лавры. Так делается всегда — кто–то начинает, а кто–то продолжает и развивает начатое другими. Это нормальный путь всякого прогресса. Дело ведь не в том, чтобы установить, кто первый сказал «э». В приоритетах ли дело? Гоняться за приоритетами — это значит проявлять кичливость. У нас часто спорят, кто изобрел радио — русский Попов или итальянец Маркони…

— У нас об этом не спорят, — сказал Андрей. — У нас все, даже школьники, знают, что радио изобрел Попов. Маркони шел за ним следом.

— А в мире об этом спорят, — твердо повторил Воробейный. Но какой смысл в таком споре? Не важнее ли то, что мы имеем радио? Пользуемся его услугами…

— Так, может быть, если нам скажут, что Репин и Суриков — художники княжества Монако, тоже все равно, товарищ Воробейный? — крикнула Искра. — Тоже нет смысла утверждать, что они русские? Ведь главное–то их полотна? Да?

— И не важно, кто разгромил Гитлера? — крикнул горновой со второй печи. — Мы или англичане с американцами?

— Его громили совместно — и мы, и англичане, и американцы.

— И ты в особенности!

Этот выкрик кого–то из молодых был неожиданным. Воробейный замолчал, на минуту растерялся, снял очки, стал протирать их лоскутом замши.

— Так на чем мы остановились? — спросил он наконец в наступившей тишине.

— На том, что надо устроить перерыв, — сказал кто–то.

— Пожалуйста, — согласился Воробейный. — Пожалуйста.

После перерыва в красный уголок вернулось не более половины слушателей Воробейного. Остальные разошлись кто куда. Андрей с Искрой отправились на свою печь. Через полтора часа Искра должна была сдавать смену Андрею. Он пришел раньше времени специально, чтобы послушать Воробейного.

— Ну и ну… — сказал он, шагая рядом с Искрой.

— Да, да, Андрей Игнатьевич, ужас! И на такого человека променяли Платона Тимофеевича! Как он поживает? Все собираюсь навестить, да вот закрутишься и не соберешься. Дочка приехала, еще забот прибавилось. Если бы не одна комната, в которой такая теснота, то мама бы моя осталась тут, все бы помощь. Но негде, негде маме жить. Уехала.

— А вы знаете, Искра Васильевна, кому вашу квартиру отдали?

— Как же! Изобретателю. Крутиличу. Мой муж с ним знаком. Говорит, что это шизофреник.

— Это что же означает, Искра Васильевна?

— Это значит, что он не совсем нормальный, сумасшедший маленько.

— Ой нет, Искра Васильевна. Мои дядья иначе судят. Они говорят, что он нормальный больше, чем надо. Они считают, что он хитрый и сволочной.

— Это, конечно, Дмитрий Тимофеевич так говорит? — Искра улыбнулась.