— Верно, сначала был обморок Зои Вечеславовны, — сказала Зоя Вечеславовна, неожиданно перебивая мужа. — К тому же я должна заметить, что эти три явления связаны между собой.

— Три явления?

— Да, генерал, три. Бредовая идея мужика, нелепое сновидение…

— Это был не сон.

— …Афанасия Ивановича и мой дурацкий обморок.

— Мы забыли еще кое–что, — сказала Настя.

— Что? — повернулись к ней.

— Например, заявление Тихона Петровича, что он непременно умрет в конце этого месяца.

— И Калистрат, — подал вдруг голос Саша. Все были очень удивлены его вмешательством. Смущенный Саша пояснил:

— Он ведь все ходит по имению и всем рассказывает, что через месяц пойдет на каторгу.

— Глупый мужицкий кураж, — несколько нервно отрезал профессор, — а что касается Тихона Петровича, тут у меня тоже есть объяснение. Человек, достигший преклонных лет, довольно часто ощущает приближение смертного часа. Это в известной степени говорит о, так сказать, полноценности его душевного состава. О зрелости души. У средневековых европейских народов существовало устойчивое поверье, что знание своего часа и смерть в своем доме среди родных и близких (двоюродных и жадных, подумал кто–то) при заранее приглашенном священнике — это не что иное, как счастье. Напротив, смерть случайная, а пуще того — смерть на чужбине, — это позор. В Венгрии, например, умерших внезапно хоронили в церковной ограде только за особо внесенную плату.

— Я не знаю, как там обстоят дела в Венгрии или Австрии, герр профессор, — улучил момент для контратаки генерал, — только Тихона Петровича я попрошу не примешивать ко всей этой чертовщине. Евгений Сергеевич примирительно развел манжетами.

— Совершенно с вами согласен. Собственно, я и сам утверждаю, что никакой мистики в том, что Тихон Петрович знает о своем часе, нет. И конечно, мы его не станем касаться в наших в общем–то праздных рассуждениях. Также я предлагаю отринуть и болтовню Калистра–та. По соображениям, правда, другого рода.

— По каким? — не желая идти на полное примирение, спросил Василий Васильевич.

— Хотя бы для того, чтобы не нарушать чистоту эксперимента, как говорят ученые. Больше возражений не последовало.

— Вы согласны со мной, коллега? — к Саше Павлову. Рыжая голова стыдливо кивнула.

— Вот и славно, вернемся теперь к тому пункту в нашем рассуждении, в котором мы свернули с прямого пути. Итак, мы имеем дело с неким аффектом, подразумевающим, смею утверждать, общую причину. О ней и пойдет речь.

— Это часы, — вздохнул Афанасий Иванович, вытаскивая свой карманный хронометр.

— Правильно, часы. Фарфоровый немецкий пивовар с бочонком под мышкой, что стоял на каминной полке в «розовой гостиной». Его узнал Фрол Бажов во время путешествия по дому. Он же отчетливо приснился, прошу прощения, привиделся Афанасию Ивановичу. И он же, наконец, вызвал страшную, необъяснимую неприязнь у Зои Вечеславовны.

— Да, да, мне вдруг нестерпимо захотелось с этими часами расправиться. Изувечить, истребить! — быстро сказала профессорша, причем сказала уверенно, без малейшего надрыва. Сказала и закурила, но руки у нее при этом ни в малейшей степени не дрожали.

— А я их просто украл, — тихо признался дядя Фаня.

— Ну что вы, — поспешил ему на помощь Евгений Сергеевич, — что вы, какое же это воровство? Это опыт. Вы просто хотели проверить, что станется с вашим видением, ежели оно захочет повториться, когда из него будет удален главный элемент. Правильно?

— Правильно, — согласился, но без жара, Афанасий Иванович.

— Признаться, окажись я на вашем месте, пожалуй, повел бы себя похожим образом.

— Сначала я хотел их выбросить в пруд, а потом спрятал в каретном сарае.

— В пруд было бы надежнее, — усмехнулся генерал. Дядя Фаня поднял на него печальные, покорные глаза.

— Нет. Пруд могут осушить. Когда–нибудь. И найти часы. Без меня. И поставить на полку. А спрятанные можно в любой момент пойти и разбить. Вдребезги.

— Ну так Зоя Вечеславовна их и разбила, — генерал встал, разминая затекшие плечи, — насколько я слышал, именно вдребезги. Наступила длинная и чем–то очень неприятная пауза.

— Это были не те часы, — прошептал дядя Фаня.

— Не те? — одновременно спросили несколько человек.

— Не те, — громко объявил Евгений Сергеевич, торжествующая нота дребезжала у него в горле, — да, должен признаться, какое–то время я и сам был смущен, увидев в руках Афанасия Ивановича целехонький «краденый» экземпляр. Ведь буквально за полчаса до этого Зоя Вечеславовна подробно рассказала, что она сделала со своим экземпляром. Потом меня пронзила одна мысль, и я ринулся в «розовую гостиную».

Евгений Сергеевич сделал подобающую паузу. Кто–то должен был не удержаться и спросить: «Что же вы там увидели?» Не удержался генерал.