Шрифт:
Ключа нет, но по замку можно просто сильно стукнуть и тогда он отпадет. Лишь бы найти, чем.
Например, ломиком, но где его взять?
Машинально поднимаю из очередного полупустого ящика очередную банку и так же машинально вскрываю.
Полутемный подъезд давно уже запамятованного дома.
Стою у окна, за ним — темно и зима.
Я не один, она в расстегнутом зимнем пальто и в задранном свитере.
Терзаю ее груди, она млеет и прислушивается — вдруг раздадутся шаги и кто–то из жильцов начнет спускаться по лестнице.
Или подниматься.
И сгонит нас, вытурит в ночь, в снег и мороз.
У нее маленькие, твердые сосочки, а на левой груди — родинка.
Она учится на класс младше меня, она пристала ко мне, как репей, у нее пухлые, вечно обветренные губы и я напрочь забыл, как ее зовут.
— Как тебя зовут? — хочется спросить мне, но не получается.
У МЕНЯ БОЛЬШЕ НЕТ РТА!
Она целовала меня и куснула в губы, и они вдруг — срослись.
Какая–то странная банка, в нее хочется вглядеться попристальнее, но я боюсь.
— Правильно! — говорит она. — Лучше не трогай!
Я отстраняюсь, она опускает свитер и застегивает пальто.
На все пуговицы.
То ли три, то ли четыре.
— Ты меня проводишь?
Сверху раздаются шаги и громкий собачий лай.
Мужичина в полушубке ведет на выгул рвущуюся с поводка мощную черную овчарку.
Та скалит зубы, они большие и острые.
Мы вдавливаемся в стену и вдруг исчезаем в ней, нас не видно, нас просто больше нет.
Во всех этих банках то, чего давно уже больше нет.
И те, кого нет.
Я сбиваю замок, не ломиком, просто рукой — один раз тихонечко ударил по дужкам и он вдруг открылся.
На улице свежо, но не холодно.
Никакого снега, черные, безлистные тополя и низкое, серое небо.
Район знакомый, сейчас надо свернуть налево, потом прямо вниз, там будет автобусная остановка.
Я достаю из кармана консервный ключ и выбрасываю его в урну, навряд ли он мне еще понадобится.
Прямо на углу, возле залитой светом витрины ювелирного магазина, стоят рядком несколько старых, ржавых, некрашеных бочек.
Они запаяны, но я все равно чувствую этот тошнотворный, густой, смрадный запах.
— С чем они? — интересуется дама без лица и в огромной, несуразной шляпе.
— С бычьей кровью! — уверенно отвечаю я, ускоряя шаги: уже поздно и мне давно пора выгуливать своего далматина.
Дама смеется, а мне вдруг хочется задать ей дурацкий вопрос — была ли у нее когда–нибудь родинка чуть ниже соска на левой груди, но я прекрасно понимаю, что она мне уже не ответит.
Остается одно: еще раз пристально вглядеться вслед ее широкополой, бессмысленной шляпе, пока трамвай, в котором я ее однажды встретил, все еще громыхает по рельсам внутри двухсотграммовой консервной банки, такой, в которых некогда продавали либо сайру, бланшированную в масле, либо морскую капусту.
Да может, и сейчас продают.
20. Про знакомство с отцом Дениса и про белый кубинский ром
Вчера весь вечер я торчал в интернете и предавался любимому развлечению — пытался искать следы.
Свои, чужие, свежие, старые, очень старые…
Со своими было легче, с чужими — сложнее.
По крайней мере, с теми, которые я попытался найти.
Я искал следы отца Дениса. Взял и набрал в поисковой строке:
СЕРГЕЙ БОРИСОВ.
«Яндекс» выдал:
страниц 110994, сайтов — не менее 1053.
Только вот все это было не то!
Там обретался челябинский поэт Сергей Борисов, был политолог Сергей Борисов из Нижнего Новгорода, существовал так же некий тинэйджер Сергей Борисов, сразу вслед за которым шел Сергей Борисов, президент Общероссийской общественной организации малого и среднего предпринимательства «ОПОРА России», за которым следовал другой Сергей Борисов, уже президент Российского топливного союза, только вот нужного мне Сергея Борисова не было.
Да его и не могло быть в world wide web: когда он погиб, то интернет был еще круто засекреченной американской компьютерной сетью и назывался по–другому, а до изобретения каким–то швейцарцем языка html оставалось больше десяти лет.
Но меньше пятнадцати!
А ведь если ты умер до эпохи интернета, то надо обладать определенной общественной значимостью, чтобы кто–то о тебе вспомнил и отвел место в сети.
Между прочим, один мой очень близкий приятель какое–то время носился с идеей виртуального всемирного кладбища, но потом переключился на другие, менее альтруистичные проекты.