Шрифт:
***
Ружичка, сидящий на носу «Черной лагуны» и лениво отбивающий по деке прогрессивный дабстеп, внезапно застыл и замер, словно к чему-то прислушиваясь. Провел рукой по струнам — неуверенно, нервно, будто с чем-то сверяясь. Покачал головой, нахмурился, быстро подкрутил колку еще раз, проверил звучание. На секунду задумался, как бы примеряясь к серьезной, но выполнимой работе, как спортсмен перед олимпийским подходом. И начал — всегдашние три аккорда, подкрепленные чуть хрипловатым, небольшим, но твердым и уверенным голосом.
Я шёл, весёлый и нескладный,
Почти влюблённый, и никто
Мне не сказал в дверях парадных,
Что не застёгнуто пальто.
Я был высок, как это небо,
Меня не трогали цветы.
Я думал о бульварах, где бы
Мне встретилась случайно ты,
С которой я лишь понаслышке,
По первой памяти знаком —
Носил твои из школы книжки
Дорогой, тронутой снежком.
Недалеко от него, сидя на маленьком пляже, Мику встрепенулась, как будто услышав — внутри нее кто-то ритмично, чуть хрипло проговаривал простые человеческие слова. И удивительное дело — она точно, не испытывая ни малейших сомнения, знала, что нужно на них ответить. Поэтому, мгновенно переключившись со своего однотонного сигнала, она в нужный момент, отбивая рукой одной ей слышимый ритм, вступила — ни секундой раньше или позже, чем нужно:
Откликнись, что ли?
Только ветер
Да дождь, идущий по прямой…
А надо вспомнить —
Мы лишь дети,
Которых снова ждут домой,
Где чай остыл,
Черствеет булка…
Так снова жизнь приходит к нам
Последней партой,
Переулком,
Где мы стояли по часам…
Ружичка улыбался пустым, отстраненным лицом, лаская пальцами струны — все шло именно так, как должно, и нужные слова как-то сами собирались в податливые строки, которые улетали в ночь искрами от костра, слезами радости, мыслями из самой глубины сердца — и находили адресата.
Так я иду, прямой, просторный,
А где-то сзади, невпопад,
Проходит детство, и валторны
Словами песни говорят.
Мир только в детстве первозданен,
Когда себя не видя в нём,
Мы бредим морем, поездами,
Раскрытым настежь в сад окном,
Чужою радостью, досадой,
Зелёным льдом балтийских скал
И чьим-то слишком белым садом,
Где ливень яблоки сбивал.
Пусть неуютно в нём, неладно,
Нам снова хочется домой,
В тот мир простой, как лист тетрадный,
Где я прошёл, большой, нескладный
И удивительно прямой.
Последний аккорд растаял в шуме волн, и, словно аккомпанементом ему, откуда-то из темной бездны, в которую на эту ночь превратилась вся остальная земля, донесся — нет, не голос, не песня — так, отзвук голоса. Его оказалось достаточно, и Ружичка, удовлетворенно кивнув, отложил гитару. Теперь он знал, куда нужно двигаться.
***
Человеческий разум — забавная штука. Если он становится свидетелем того, чему не может подобрать приемлемого объяснения, то, как правило, оказывается склонен отрицать увиденное вообще, приписывая происходящему сверхъестественное или, напротив, преувеличенно примитивные причины. Это обратная сторона нашей рациональности — первобытные люди и даже древние греки отнеслись бы к такому куда спокойнее, просто, даже обыденно признав, что стали свидетелями чуда. Современный человек оказался не готов к столь крупной жертве.