Шрифт:
Отслеживание может помочь людям всех возрастов. Однажды вечером я проводил дискуссии в группе в доме моего друга. Рядом со мной сидела и внимательно слушала восьмилетняя девочка. Я заметил, как вдруг лицо ее начало странно выглядеть. Оно быстро опухало. Я спросил ее, почему это происходит. Извиняющимся тоном она ответила: «Наверное, в комнате есть кошка».
Мы нашли кошку, и я предложил удалить ее из комнаты. Так как мы разговаривали об отслеживании, мы могли провести эксперимент, чтобы посмотреть, что произойдет, если мы отследим аллергическую реакцию малышки на кошку. Она с удовольствием согласилась. Я помог ей расслабиться, отправиться в место покоя и посмотреть, сможет ли она вызвать свою аллергию.
Почти сразу она сказала, что это пушинка, она была коричневого цвета и жила в ее носу.
Я спросил: «Ты можешь подружиться с ней?»
«О да!» — сказала она.
«Она предупреждает меня о кошках. Она не любит их».
«Почему она не любит их?»
«Просто не любит, и все».
«Скажи своей пушинке, что ты хочешь узнать больше о ней. Спроси ее, когда впервые она не полюбила кошек», — сказал я.
«Когда мне было три года», — она начала плакать.
«Что случилось, когда тебе было три года?»
«Мой папа часто уходил помогать людям (ее отец был врачом), а я хотела, чтобы он был со мной, поэтому я заболела».
«Итак, единственным путем получить любовь твоего отца в три года было иметь аллергию?»
Она согласилась с этим. Ее отец, сидя с ней, был поражен до глубины души ее ответом.
Мы представили с ней зрелый образ пушинки, любимой ее отцом, и она появилась красивым желтым цветком. Мы познакомили цветок с пушинкой, и сразу же произошло превращение. Цветок «дал согласие» быть «там» для нее, помогать ей развивать лучшие отношения с отцом, так что, если даже был занят своими пациентами, они могли бы планировать особое время, которое проведут вместе. Отец придвинулся к девочке, взял ее на руки.
Весь процесс занял около пяти минут. Опухоль на ее лице исчезла, даже когда кошка все еще находилась в комнате. Насколько мне известно, возврата к аллергии больше не было. Они с отцом продолжают делать «что-то особенное» вместе.
В таких случаях, как этот, где психологический стресс помещается в функциях тела, отслеживание может иметь прямое и впечатляющее воздействие.
Когда Муррей и Этель вошли в комнату, я сразу был поражен размерами Муррея. Он протянул руку и сказал: «У меня ужасный характер!» Его жена — маленькая, хрупкая — выглянула из-за него сначала с одной стороны, потом с другой, и сказала: «О да, это так».
«Серьезно?» — спросил я, когда встретился с ним глазами (мне надо было смотреть на него снизу вверх, хотя я сам около шести футов). Я протянул свою руку навстречу ему и спросил: «Когда вы приобрели такой ужасный характер?» Заметив его железную хватку и умственную силу, я жестом указал на пару стульев. Муррей замешкался. Он взглянул на меня своим левым глазом и сказал: «Я думаю, что у меня всю жизнь был такой характер!» «Со скольких лет вы пользуетесь им?» — сухо спросил я, все еще держа его руку. Пока он фокусировал свое внимание на вопросе, когда он впервые приобрел свой характер, я отпустил его руку, и он уселся в кресло. «Что это за вопрос?» — спросил он почти рассеянно.
«Вопрос в том, когда вы научились пользоваться своим характером? Сколько лет вам было? И что более важно — сколько лет вам сейчас, когда вы используете его?» «Я думаю, что я еще довольно молодой, не так ли?» — сказал он, подмигивая: я мог почувствовать его облегчение, что он не смог напугать меня своим гневом, своей силой или своим характером. Мы уже неуловимо установили, что хорошо иметь хороший характер, что было бы интересно посмотреть на это более или менее объективно.
«Вы когда-нибудь рассматривали вспышку гнева как привычку?» — предложил я, ведя беседу.
«Нет, никогда», — размышлял он. — «Что вы имеете в виду?»
«Люди обычно злятся или гневаются потому, что они хотят чего-то, что им не все равно. Гнев — это только незрелое проявление заботы. Итак, когда вы злитесь, это потому, что…?» Я дал вопросу повиснуть в воздухе. «Да. Я думаю, потому, что мне не все равно. Я никогда не думал об этом таким образом. А ты, Этель?» Мы уже приблизились к тому месту, «где жил его гнев». Никаких историй — мы просто непосредственно открыто выкладывали его гнев на стол. Мне понравился этот человек, и я не хотел, чтобы Этель взяла над ним верх. Муррей был внушительным, но я догадывался, что Этель тоже была довольно внушительной. Это маленькое тело все время управляло им. Если бы она продолжала в том же духе, это только продлило бы его проблемы. Он должен был встать к проблеме лицом, признать ее, если он собирался пойти дальше этой проблемы.
«Вернитесь в то время, когда вы впервые начали извергать вспышки гнева», — предложил я. — «Посмотрите. Почему ваш разум решил развить эту тактику вспышки гнева? Эта привычка, которой вы пользуетесь всю жизнь, и вы, должно быть, хорошо знаете это».
«О, да, конечно, привычка!» — вмешалась Этель. У нее была восхитительная улыбка и милые голубые лучистые глаза. Она сидела прямо на своем стуле, даже если это был вращающийся стул. Она держала свою сумочку на коленях, положив руки сверху.