И ведь все они - слабаки.

Я опускаю трость на спину Эйвери, упиваясь трепетом ее истерзанного тела. Ее едва ли можно назвать слабачкой: она так яро сопротивлялась, когда впервые оказалась здесь. Но красота и понимание человеческого существования заключаются как раз в том, чтобы сломить такую смелую личность.

Любого человека можно сломать, как и любой, даже самый прочный материал. Вода, стекающая по скале, долго и медленно точит камень, но все же заставляет его разрушаться. Мне просто нравится сам процесс, наблюдение за тем, как постепенно разрушается воля и ломается личность человека.

Наклоняясь ближе, я шепчу ей: – Давай устроим шоу для нашей Сэди, ты не против?

Она вздрагивает в своих оковах, от чего цепи натягиваются. Даже сейчас, после нескольких часов мучений, она все еще верит в ложь. В то, что она достаточно сильная, что способна преодолеть любые сложности.

Она борется со мной, борется со своей сущностью, она может выдержать многое, прежде чем сломается, но все же, в конце концов, она сломается. Это лишь вопрос времени и давления.

Я обнимаю ее руками и нежно разворачиваю перед камерой. Я даю ей то, в чем она нуждается, то, что она так упорно отрицает - привязанность.

– Мы должны позволить миру узнать о нас, – говорю я, скользя кончиком трости по ее бедру. – Их донельзя скучные жизни зависят от нас. Мы должны всегда радовать наших зрителей. И Сэди нуждается в этом даже больше чем ты.

Ох, Сэди ужасно в этом нуждается. Она как алмаз – самое твердое вещество в природе. Ее так трудно будет сломить, но с помощью Эйвери я сделаю это быстрее.

Я брошу свою любовь к ее ногам…, и она окажется в моих объятиях.

Там, где она и должна быть.

Улыбка растягивает мой рот, когда я поднимаю трость, я не могу ничего с собой поделать, смотря прямо в объектив камеры. Как будто Сэди смотрит на меня прямо сейчас. На меня. Ее неизбежность.

Я обрушиваю удар на ноги Эйвери, она уклоняется, пытаясь избежать его. Ее крик превращается в зыбкую мелодию, достигая моих ушей. Я замахиваюсь еще раз, но ее сладкий крик отходит на второй план, когда я слышу заставку начавшегося блока новостей. Раздраженный я поворачиваюсь в сторону подвесного экрана.

Репортер стоит перед больницей, рассказывая зрителям о случае нападения в Арлингтоне, на заднем фоне в здание заносят раненную женщину на каталке. Не называя личность пострадавшей, репортер сообщает, что этот случай причисляют к серии нераскрытых убийств, которые происходят в Арлингтоне в последнее время.

Ярость застилает мне глаза. Пульсирует, ослепляет. Чистый всплеск гнева течет по моим жилам, и ярость добела обжигает мою кровь. В момент неконтролируемого гнева я издаю дикий вопль, изливая свою ненависть наружу. Треск наполняет мои уши, затем следует оглушительный звон.

Я чувствую, как что-то теплое течет по костяшкам моих пальцев. Я смотрю вниз и вижу, что трость расколота, и моя кровь капает на деревянный пол. Маленькие ярко-красные точки на полу словно издеваются надо мной.

Я прижимаюсь щекой к лицу своей зверушки. Глаза Эйвери, которые обычно шоколадного цвета, становятся такими же светлыми, как и ее пепельная кожа. Ее страх щекочет мои чувства, и я вдыхаю запах мочи. Я вижу, как она стекает по ее ногам.

Это почти компенсирует взрыв моей ярости. Почти.

Как всегда, когда я выбираю своих зверушек, я знаю, для того чтобы все было сделано правильно, я должен сделать это самостоятельно. Время истекло. Стрелки часов остановились, просто указывая на еще одну слабую душу.

– Готовься зверушка, - шепчу я ей на ухо. – Пришло время превратить тебя в Королеву.

Я улыбаюсь в камеру, и крики Эйвери стирают мое разочарование.

КОЛТОН

Когда мы были детьми, у Джулиана в лесу было тайное место. Всякий раз, когда он получал плохую отметку, был уличен в списывании, или просто происходило что-то, за что он должен был быть наказан, он прятался в лесу до тех пор, пока наши родители не начинали сходить с ума от беспокойства. Тогда он возвращался, истощенный и грязный, и родители были просто счастливы, что он дома, а все его проступки забывались.

Мой брат - это квинтэссенция Макиавелли. Его манипулятивное поведение с годами не изменилось. Всякий раз, когда он попадает в неприятную ситуацию, которой не хочет противостоять, он находит приют в своем укрытии, до тех пор, пока не становится безопасно, чтобы явить себя миру.

Только теперь это не сарайчик в лесу, построенный детской рукой. Сейчас его тайное место представляло собой двухэтажный бревенчатый особняк на берегу Потомак, которым Джулиан очень гордился.

– Откуда ты знаешь, что он здесь? – спрашивает Карсон, захлопывая дверь своей «Краун Виктории».

Я ввожу код на воротах, и кованые решетки со скрежетом открываются.

– Потому что, – говорю я, шагая по дорожке, усыпанной галькой, - он не отвечает на мои звонки. Он оборвал все связи.