— И нечего здесь расплываться в улыбках! — он сердито прихлопнул ладонью по столу. — Буэнос — Айрес — это вам не Лондон и не Париж! Работать придется круглые сутки. Все! Ответ — завтра. А теперь идите. Ника все равно уже легла в постель. И учтите! Это последняя помощь, которую вы с Никой от меня увидите, — крикнул он в спину Ларину. — Так и знайте! Я хочу, чтобы из вас люди получились, а не папины дети!

=====**

25 июня, воскресенье

п. Холмогоры

Архангельской области

Марина!

Спасибо за письмо. Было очень приятно узнать, что у нас в редакции все по–прежнему.

Вы, скорее всего, правы, и в последнем рассказе присутствует некоторая ходульность: пожалейте богатых, им тоже живется непросто. Но, между прочим, мой ближайший школьный товарищ (математик по образованию) — теперь банкир. Чем–то похожий на Никиного папу.

А вообще, в нашем обществе скопилось слишком много антагонизма и ненависти. Одни говорят: «У–у–у! Эти богатые». А те в ответ: «У–у–у! Этот совок!»

Неправильно!

На мой же взгляд, больше всего рассказы портят счастливые концы, которых требует наш читатель.

Впрочем, всерьез думать об этом нет возможности, потому что у нас тут развернулась настоящая война. Между сторонником прогресса Йоханом Ван дер Брамсом и приверженцами старых методов — архангельскими животноводами.

Мой Йохан ходит с вытаращенными глазами и взъерошенной шевелюрой.

Поначалу Брамсу показалось, что можно решить проблемы местного сельского хозяйства внезапным штурмом, но выяснилось, что это не так. Пришлось запастись терпением и упорством. В первые недели он приходил в ужас от того, как невозмутимо–философски, а с его точки зрения, наплевательски, здесь все относятся к делу, от того, что все его усилия что–то изменить вязнут в благожелательно–добродушном апофигизме. Но теперь решил гнуть свою линию, несмотря ни на что. А на местную философию: мол, как–нибудь само все образуется, Бог не выдаст, свинья не съест, — просто не обращает внимания.

Он сердится и негодует, тормошил местное руководство и всем отравляет жизнь.

На него теперь смотрят уже не так ласково, как прежде. Во взглядах раздражение и даже злоба.

В ответ на его требования и даже угрозы улыбаются с вежливым презрением. Мол, приехал, умный. А у нас так всегда делали. И отцы наши, и деды. Это у вас там хорошо: компьютеры, лекарства… А ты бы сам попробовал в наших условиях. Когда зимой минус сорок… Да метет… Да сортир во дворе… Посмотрели бы мы тогда на тебя.

«Как же так! — негодовал Брамс. — Зачем же тогда вы меня пригласили, если не хотите у меня ничему учиться?» Наши отводят глаза…

Путем закулисных расспросов мне удалось уяснить, что в рамках проекта европейцы собираются бесплатно поставить в Холмогоры небольшую сыроварню по последнему слову техники. Но для европейцев передача опыта — это главное, а сыроварня, каких в Голландии тысячи, — это всего лишь довесок. А для наших — наоборот. Главное — сыроварня. А назойливый хлопотливый Брамс — неизбежное к ней дополнение.

И что ему, больше всех надо?

А главное, не пьет, подлец! Разве с таким договоришься?

Ко мне то и дело ходят делегации местных доярок и фельдшеров. Одни говорят: «Объясни ты этому Ване, что не будут наши коровы жрать по ихнему рациону. У них желудки по–другому устроены». А другие, наоборот: «Что он нам все про санитарию да гигиену! Да на их кормах любая корова давали бы по 10 тонн молока! Стой хоть по колено в дерьме!» Я только развожу руками.

Но оказалось, что Йохан считает свою миссию делом чести. И не согласен просто так проедать деньги европейских налогоплательщиков..

Он кстати, происходит из старинного фермерского рода, который на протяжении столетий составлял славу Голландии. Как образец удачливого, расчетливого, тучного фермерства … Нам это даже трудно представить. Его фамилия знакома каждому голландцу и произносится с гордостью. Наравне, скажем, с названием фирмы «Филипс» или маркой грузовика «ДАФ».