В последнем письме вы выражаете надежду, что я привезу с собой целый ворох новых рассказов. А вот и нет! Кроме того, что я вам уже послал, есть только один рассказик. Пробовал, правда, писать какую–то большую серьезную вещь, но понял, что получается полная ерунда. Бросил.

Все, что казалось значимым и важным, уместилось в итоге в пять страниц. Может, куда–нибудь и отважусь вам их показать.

А рассказик посылаю.

А писать письма теперь, видимо, уже нет смысла — вы получите их после нашего возвращения.

Так что до свидания. Увидимся в Питере. Или не увидимся… Как вы захотите.

Ваш Сергей

Городок, в котором живет Настя, стоит на берегу знаменитой реки, в том месте, где течение делает величественный поворот. Этот берег крутой, а на противоположном, пологом — заливные луга.

И пишет Настя в основном пейзажи: сады на окраине города, деревянные домики старого центра, реку или как цветет сирень в городском парке… Вроде бы просто, а всмотришься, и волнует. Настя работает в библиотеке и работы развешивает там же: пусть люди радуются. Один новый русский хотел купить ее картину для дачи, но Настя не отдала: кто там на даче ее увидит! К тому же картину он хотел купить самую любимую, где девушка сидит, обхватив колени, на крутом берегу.

Все вокруг говорят, что ей надо учиться. Но куда там!.. Наверное, поздно. Да и в институт не поступишь, конкурс ужасный. Нужны репетиторы, взятки, откуда у нее такие деньги? Она уж так…

…Москвич Дима, когда их познакомили, сначала не знал, что она рисует. Она ему просто понравилась.

— Ты симпатичная! — сказал он, глядя прямо в глаза. — Не замужем? Может, погуляем? Ты где работаешь? Я зайду…

Настя пожала плечами: заходи, если хочется. Но погулять вряд ли удастся. Он со знанием дела кивнул: знаем, знаем. Ваше дело поломаться, наше дело — уломать!

На следующий день он зашел в библиотеку. Оглядел небрежно стены, полки, двух школьниц, зубрящих Лермонтова, остановился взглядом на картинах, но тут же отвернулся: что тут может быть развешено! Ясно, что не Репин.

Присел напротив Насти за регистрационный столик, закинул ногу на ногу и принялся трепаться.

Что он там в Москве… Живет на Арбате… Машина, все дела… А брат у него — бизнесмен с бензином. А это, сама знаешь… И что он Пугачеву видит каждый день близко. А Серега Безруков, который из «Бригады», — вообще лучший друг. И вообще…

И главное, парень–то симпатичный. И мог бы Насте понравится. Но, видимо, наслушался в своей Москве, что тут, в провинции — одни дурочки, пальцем шевельни — валятся к ногам, как груши. Вот и несет его, как Хлестакова.

— Скоро заканчиваешь? — спросил он. — Может, посидим где?.. Надеюсь, ресторан у вас есть?

— Не получится, — сказала Настя. — Ко мне сейчас дети придут заниматься. В студию художественного творчества.

Он недоуменно вскинул бровь: какое еще творчество? Настя не стала объяснять.

— Ты на сколько к нам приехал? — помолчав, спросила она.

— На две недели.

Настя кивнула: ясно. И сказала:

— Знаешь, ты со мной время напрасно не трать. Ничего не выйдет. Поищи другую, если хочешь развлечься. У нас всякие есть.

Он возмутился: за кого она его принимает! Он вовсе не то имел в виду! И остался на занятие студии.

Он не сразу разобрался, что к чему, но постепенно понял, что картины на стенах — Настины, и что в студии она учит детей рисовать, и дети, затаив дыхание, смотрят ей в рот. Тогда он и пейзажи рассмотрел по–другому, внимательнее. И притих.

А когда дети стали расходиться, сказал:

— Что же ты молчала? Я кое–что в живописи понимаю. Знаешь… Тебе надо в Москву… Учиться… Хочешь, я поговорю?.. У меня ведь дядя, родной мамин брат…

— Министр в Кремле? — улыбнулась Настя.

— Я серьезно! — обиделся Дима.

На следующий день Настя повела ребят на берег реки на этюды. И Дима увязался с ними. И уже не трепался. Сидел в сторонке. Слушал ее объяснения… О красоте. О гармонии цвета. О душе картины. Думал о чем–то… Кидал камушки в воду.

И назавтра опять пришел в библиотеку. Взял подшивку журналов. И до вечера просидел за столиком, слушая, как она разговаривает с посетителями. И глаза у него были задумчивые и растерянные.