— Пригнуться! — крикнул капитан, подавая пример.

Второй выстрел прошел рядом — пуля свистнула над ухом Гуннара. Волки, следуя за вожаком, и ухом не повели. «Непуганые, похоже, — подумал Гуннар. — Местным ружья не по карману, они все по старинке с луками. Плохо. Не распугать. Только стрелять, а зарядов мало — на стаю никто не рассчитывал.»

Держась рядом с капитаном, Гуннар увидел, как из саней кто-то вылетел, упал в снег, перекатываясь, замер. Волки, не остановившись, пробежали мимо — человек не шевельнулся.

— Марвин, проверь! — крикнул капитан. — Потом догонишь!

Чернявый, кивнув, развернул коня. А сани, скинув часть груза, добавили хода, отрываясь. Проводник зацепил уздечку за седло, поднял ружье. Выстрел — ничего. А вот от второго жалобно заржала лошадь. Сзади выскочил Марвин, крикнул:

— Служанка!

В руке он держал окровавленный палаш, капитан кивнул, вытягивая коня хлыстом. Сани, наконец-то, сбавили ход. Гуннар стиснул зубы, понимая, что жертве не уйти. Вместо привычного азарта внутри поднималась глухая тоска, щедро разбавленная стыдом. Рявкнул пистолет Марвина, потом второй — два передних волка покатились в снег, расчищая дорогу к саням.

— Зачем? Ума лишились? — истошно завопил проводник. — Вы же волчицу убили, дурни!

Понял, похоже, один Гуннар. Капитан, бывший студиозус, только глянул недоуменно, а выкормыш городских трущоб Марвин и вовсе не обратил внимания. Он-то видел впереди только сани — ставшие! — раненый вороной медленно валился на снег, отчаянно ржал и пытался подняться, но колени подламывались. И Марвин рвался к этим саням, когда серая тень, до этого развернулась и молчаливым броском вцепилась в горло его коня. Сзади налетели еще двое и сбили жеребца на снег, заливая кровью из вырванного конского горла поляну. Краем глаза Гуннар успел увидеть, как Марвин, чудом соскочив, отбивается палашом. Первый волк упал с рассеченным черепом, второго палаш достал по морде, но третий, подобравшись, прыгнул — и покатился от выстрела капитана, заваливая Марвина вместе с собой на снег, даже в смерти не разжав мощных челюстей на горле врага. Еще двое, выскочив из-за спины, кинулись на коня самого Гуннара. Подоспевший проводник двинул одного по голове прикладом ружья, в оскаленную морду второго воткнул длинный охотничий нож сам Гуннар. А третий — откуда он взялся? — повис на шее серого, и Гуннар рухнул вместе с конем, не успев вытащить ноги из стремени. Земля рванулась навстречу, снег вокруг стал черным и Гуннар провалился в эту тьму.

Метались вокруг саней оскаленные серые тени, хрипло ржали кони, падая один за одним на кровавый снег. Встав на колени и упираясь огромным животом в пол саней, Надея лихорадочно резала постромки мертвого вороного. Тянула плотную мерзлую кожу, распутывала ремни — по лицу текли слезы, тут же замерзая ледяной корочкой на щеках и подбородке. Тяжелая ноющая боль скручивала поясницу, пилила низ живота. Выстрел! И еще! Последний волк, скуля, пополз по снегу с перебитым хребтом. Лопнул ремень — Надея оглянулась, вытирая мокрое лицо о предплечье в шерстяной свитке. Их осталось двое: высокий, в рысьем плаще и кавалерийских сапогах, сжимал тяжелый окровавленный палаш, а второй… Княжна Боревская едва не зарычала от ненависти. Дернулась под скрестившимися на ней взглядами, села, привалившись к бортику, потянула на себя полость.

— Гуннар! — хрипло позвал кавалерист, оборачиваясь. — Эй, Гуннар, дружище!

Не глядя больше на нее, шагнул туда, где из-за туши серого коня виднелось тело в таком же плаще. Шаг, другой… Присел, пытаясь сдвинуть конскую голову. Второй поднял двустволку. Надея, задыхаясь от судороги, хватала ртом ледяной воздух. Выстрел. Высокий упал, подломившись в коленях, на спине расплылось кровавое пятно.

— Так-то оно лучше будет, ваша светлость, — растянул в улыбке губы последний оставшийся в живых, главный ловчий князя Боревского, повернувшись к саням.

— Яцек, тварь… — с трудом ворочая языком проговорила Надея.

— Это уж как вам угодно, — издевательски поклонился мужчина. — А только князь велел, чтоб лишних не осталось. Дело-то семейное, тонкое.

Он с сожалением глянул на разряженное ружье, бережно опустил его на снег, потянул из ножен на поясе изогнутый легкий клинок.

— Извиняйте, ваша светлость, сабелькой придется. Да я ж не живодер, быстро все сделаю. Князь велел долго не мучить…

Под холодным деловитым взглядом Надея снова дернулась, сжимая и комкая в ладони густой мех. Глянула за спину убийцы: там ползком выбирался из-за конской спины, подтягиваясь на окровавленных руках, тот, к кому шел кавалерист.

— Надо же, живой, — коротко обернувшись, удивился Яцек. — Погодите-ка, ваша светлость…

В руке ползущего что-то блеснуло. Нож. Княжна, закусив губу, выгнулась под мехом, сползая на пол саней.

— Дурак, — хмыкнул ловчий. — Говорил я князю, не надо чужаков. Сам бы справился.

Наемник, повернувшись на бок, закашлялся, хрипя, сплюнул кровь. Посмотрел на Яцека мутными ненавидящими глазами. Потом на княжну. Отвел равнодушный взгляд. Перехватил нож за острие — медленно, напоказ…

Сухой негромкий выстрел — куда там небольшому дамскому пистолету до охотничьего ружья — хлопнул, как пробка от шампанского. Еще несколько мгновений Яцек покачивался, ровно на полдороге от саней к наемнику, потом его повело вбок, сабля, выпав из руки, воткнулась острием в снег.

— Волчья кровь… — почти беззвучно прошептал княжий ловчий, заваливаясь на снег. Надея, тяжело дыша, уронила разряженный пистолет. Поудобнее перехватила за рукоять второй, в упор глядя на наемника. В пальцах того все так же виднелся нож. И глаза были таким же равнодушными, как минуту назад, когда он смотрел на нее, вынимающую из-под меха руки с пистолетами за спиной Яцека. Надея сглотнула. Боль, притихшая было, багровой волной поднялась снизу, раздирая чрево. Палец на спусковом крючке дрогнул. Все так же спокойно глядя на нее, наемник разжал пальцы, роняя нож в мокрый красный снег, показал пустые руки.