— Правильно, — спокойно говорит Гаррисон. — Приказываю уничтожить эти неопознанные объекты, употребив все имеющиеся у нас средства. Разрешаю применить лазерное оружие, стратегические ракеты с разделяющимися боеголовками, секретные спутники. Все, что будет необходимо. В этой ситуации мы должны действовать быстро и решительно.

— Так точно! — срывается с места Тамблсон. — Если я правильно понял, вы готовы объявить состояние войны… то есть поставить все наши вооруженные силы в положение за гранью «красной тревоги»?

— Готов.

Тамблсон выбегает из Овального зала.

— Теперь, — спокойно говорит Гаррисон, — попробуем кратко проанализировать ситуацию. Вариант первый: Москва говорит правду. Они действительно ничего не знают о подлетающих объектах, но дали восточной зоне согласие на похищение боеголовок. Тогда мы имеем дело с роковым стечением обстоятельств, поскольку сам факт похищения боеголовок не выходит, так сказать, за рамки правил игры. Русские предостерегали нас от передачи нейтронного оружия союзникам, и было бы понятно, если бы они захотели дать нам горький урок, когда это произошло. Второй вариант: Москва не говорит правды. Они пустили в ход новое неизвестное оружие, о котором мы пока ничего не знаем, а одновременно устроили похищение боеголовок. Например, с той целью, чтобы они взорвались на восточной Эльбе, где-нибудь в стороне, не вызвав человеческих жертв, и возник, таким образом, повод для обвинения нас в агрессии. Вариант третий: Москва не имеет ничего общего с таинственными объектами и похищением боеголовок. Тогда следует предполагать, что боеголовки захватил кто-то другой. Но кто? Тайная фашистская организация в Европе? Французы, чтобы показать нам, какой ошибкой был допуск к нейтронному оружию их восточного соседа? Террористы? А может, скажем так, консервативные элементы в наших собственных вооруженных силах? Прошу высказываться. У нас есть несколько минут, пока не будут уничтожены эти проклятые объекты. Натаниэл?

— Что ж, господин президент, — начинает доктор Рубин, готовясь выступить с обстоятельным научным докладом, — дело, несомненно, весьма запутанное…

— Без тебя знаю, Натаниэл. Кто и зачем захватил боеголовки?

— Ах, я же не могу этого знать, господин президент. Но я лично предполагаю русский заговор.

— Конкретно?

— Тогда мне придется начать с изложения своей концепции.

— Позже. Реджинальд?

— У юристов, — начинает вице-президент Паркер, — есть одно правило, которое может нам сегодня пригодиться. Какое бы преступление ни совершалось, они начинают поиски истины с вопроса: qui prodest? Кому выгодно преступление?

— Cui prodest, — поправляет доктор Рубин.

— Возможно. — Вице-президент Паркер не скрывает раздражения, потому что умничающий Рубин всем стал поперек горла. — Если мы поставим перед собой этот вопрос, можем получить три ответа. Во-первых…

— Минутку, — прерывает его Гаррисон. — Что скажет государственный секретарь?

— Пока немного, господин президент, — вздыхает Брумэн. — Прежде всего, мы должны осознать, что вся эта история подорвет доверие к нам союзников. Опасаюсь также…

— Господа, — вставая, говорит Гаррисон, — продолжайте вашу научную сессию, а я ненадолго покину почтенное собрание. Роберт, выйди со мной.

Президент направляется в соседний салон (командор Мур не отступает от него ни на шаг), опускается в мягкое кресло и закладывает руки за голову.

— С этими людьми, — цедит он сквозь зубы, — можно торговать старьем, а не управлять страной. Стране угрожает смертельная опасность, а эти профессора щеголяют знанием латыни. Послушай, Роберт, что ты обо всем этом думаешь?

— Прежде всего, я думаю, господин президент, что вы несправедливы к доктору Рубину. Он думает медленно, но эффективно. Это наверняка самый лучший советник, какой был когда-либо у президента Соединенных Штатов. Действительно, на него нельзя положиться в критический момент. Но ведь в конце концов вы ему обязаны разработкой великолепной тактики последнего раунда переговоров на высшем уровне.

— Очень мило с твоей стороны, Роберт, хорошо отзываться о Натаниэле, которого ты терпеть не можешь и считаешь моим злым гением. Но хватит комплиментов. Что ты думаешь об этих проклятых боеголовках?

— В двух словах: я не думаю, что это сделали русские, а тем более использовали при этом командос из ГДР. У них просто нет повода. Французы, разумеется, в счет не идут. Остаются три возможности, одна хуже другой. Первая: правонационалистический заговор в бундесвере. Вторая: какой-нибудь свихнувшийся гений. Третья: террористы. Хотя эту последнюю возможность я называю только для порядка. Мне она не кажется правдоподобной.

— Ты исключаешь возможность, что эту ловкую операцию проделали наши славные парни? Например, люди Прескотта без его ведома и согласия? Или кто-нибудь из наших бравых полковников? С тех пор как мы сократили численность наших войск в Западной Европе, эти люди весьма раздражены и чертовски скучают. Может, они захотели напомнить, что существуют и скверно себя чувствуют в нынешней роли?

— Опыт говорит, что нельзя исключать ни одну из возможностей. Все может случиться. Но все-таки не думаю, что это правдоподобно. Оппозиция справа в последнее время значительно ослабла, господин президент. Последние из принятых мер создали вам наконец репутацию сильного человека, который может противостоять красным. Кроме того, кража боеголовок — это вещь дьявольски рискованная. Военный суд, следствие, разжалование, наверняка суровый приговор. Газеты начали бы собственное расследование. Они в этом здорово поднаторели со времен Уотергейта. Нет. Эта возможность все-таки исключается.