Потом грянула война. Вспоминать войну он не любил. Чего ее вспоминать?! Кровь, грязь, бесконечные дороги Ленинградского блокадного фронта. На передовую возил боеприпасы, обратно раненых бойцов. Землянки, вши, нескончаемые дожди летом и осенью. Здесь же вступил в партию.

После снятия блокады брали Кенигсберг. На всю жизнь запомнились мощные оборонительные укрепления, изрытые артиллерией и исползанные пехотой. И вот она, Победа, весной сорок пятого! Потом был Китай. Разбитая Квантунская армия. Только через год после победы над Японией, в августе сорок шестого, демобилизовался. Из Китая привез трофей – большую черную эмалированную трехлитровую кружку да с десяток медалей и орденов, украсивших молодецкую грудь.

Сразу же по возвращении в родную Николаевку женился и уехал работать в леспромхоз механиком. Поселки лесозаготовителей не были долгожителями. Два-три года – и переезжай на новое место, в нетронутую вековую тайгу.

Дети были маленькими. Вода в колодце за двести-триста метров от дома. Стирать приходилось на кухне в оцинкованной ванне, а полоскать белье на речке; летом с плотика, зимой в проруби. Снегу зимой наметало под крышу. А школа в поселке – семилетка, дальше интернат в райцентре Чебулы.

Хочешь не хочешь, а пришлось оставить таежное житье и переехать в Мариинск.

Если можно говорить о времени, то летело оно незаметно. Работал механиком в гараже. Как многодетной семье дали дом, который пришлось долго ремонтировать. Обставили мебелью, купили телевизор, завели корову…

– Слушай, дед, – прервала его мысли жена, – сходил бы ты в магазин.

– Зачем? – вставая, сердито буркнул хозяин.

– Купи к столу чего-нибудь, праздник все же, восемьдесят лет, а ума у тебя все нет, – заключила она и вышла на улицу.

Потянувшись, Василий Петрович заправил майку в штаны, нащупал тапочки, открыл шифоньер, где аккуратно на плечиках висел его темно-коричневый костюм с навешанными наградами. Это на праздничные случаи, когда перед днем Победы приглашали в мэрию или военкомат.

Рядом висела одежда, предназначенная для менее ответственных мероприятий, и повседневная, попроще, но чаще всего ходил по дому так, как он и был одет сейчас.

Тут заскрипела дверь, и в коридоре раздались шаги. На пороге показалась жена и с нею еще кто-то. Хозяин прищурил глаза, пригляделся и в коридорном полумраке узнал сына.

– Ну, раздевайтесь, – радостным голосом говорила хозяйка.

Старик дернулся навстречу дорогим людям, споткнулся на ровной половице.

– Здорово, сынок!

Неловко обнял сына и внука. Стоя в узком коридоре и загораживая дорогу, улыбался широко открытым ртом, рассматривая их с ног до головы. И ничего не нашелся более сказать:

– Какой же ты вымахал, внучек, большой! – голос его дрогнул, по щеке поползла крупная слеза. – Встретил бы на улице – не узнал. Ты только посмотри, бабка.

– Слушай, старый, ты отойди, дай людям раздеться, – ворчала жена, не забыв однако о деле. – Я тебя куда посылала?

– О Господи, Боже ты мой, – спохватился Василий Петрович, – я сейчас.

Наскоро переоделся, взял черную вельветовую сумку, деньги и, выслушав наставления, скрылся за дверью.

Не успели гости выложить подарки, как дед уже докладывал:

– Все купил, как просила, на одной ноге долетел, беспокоился, чтобы ты не осерчала, – бормотал он.

– Цыц ты, старый, иди посиди с гостями, не мешай. Не толкайся без толку по кухне.

Через пять минут Василий Петрович уже в новом спортивном костюме и теплых сапогах гордо вошел в кухню. Сын с внуком, глядя во все глаза и улыбаясь, наблюдали за ними из дверного проема.

– Вот, посмотри, – с нескрываемой гордостью, широко разводя в стороны руки и пританцовывая, радовался он, – Вовка с Сашком подарили.

– Ой, сынок, да зачем вы, старые мы стали, ничего нам не надо уже, а ему тем более, надолго ли, через неделю уделает. Стирать не успеваю.

– А это тебе, бабушка, – и Саша, пытаясь соблюсти торжественность, вручил ей такие же сапоги, как и деду, только размером поменьше.

– Подожди, внучек, подожди, – засуетилась она.

Подошла к умывальнику, быстро вымыла руки, потом долго их вытирала полотенцем, внимательно глядя на сапоги.

Бережно взяв подарок, ощупала, осмотрела со всех сторон, потом примерила.

– Ну, вроде бы хорошо, в самый раз. Спасибо, деточки, дай Бог вам здоровья.

– Ты на костюм посмотри, на костюм, – не унимался дед.

– Слушай, старый, ты сними его, сейчас обедать будем – уделаешь весь.

– Да брось ты глупости говорить, – возмущался тот.