Я открыла рот, и тут охранная система начала верещать на все лады.

Днём, около половины третьего, Колт заглянул в ванную комнату. Я стояла перед зеркалом над его раковиной и заканчивала укладывать волосы. Он осмотрел меня, начиная от макушки, над которой я держала вытянутую прядь волос, направляя на неё фен, вниз по моему телу, одетому в его футболку, которую я конфисковала, потому что она была огромной, старой, с выцветшими буквами и, что самое главное, очень мягкой, до самых ног в растянутых носках.

Потом он посмотрел мне в глаза:

— Малыш, серьёзно?

— Что? — спросила я, отпустив прядь, из-за чего она упала мне на лицо.

— Ты не готова?

— Я почти готова, — ответила я, убирая волосы с глаз.

— Ты укладываешь волосы и до сих пор в футболке, — сказал он, как будто я сама была не в курсе.

— Не начинай. Я была занята. Я буду готова через секунду, — пообещала я.

Колт поднял глаза на мои волосы. Я накрутила на круглую щетку следующую прядь. Он вздохнул и скрылся из вида.

Я посмотрела на своё отражение.

Я не лукавила, я действительно была занята. После утреннего представления папа, мама и я отправились ко мне на квартиру, а Джесси пошла в продуктовый магазин попросить коробки. Папа ставил на место кровать и мебель, пока мама прибиралась, а я разбирала вещи. Потом пришла Джесси с коробками, и я упаковала свою одежду, диски и посуду для первой партии. Кто-то может поспорить, что посуда вовсе не первоочередная вещь, поскольку у Колта есть тарелки и прочее. И всё же, мне нравилась моя посуда, она стоила целое состояние, так что мне следует использовать её как можно чаще, к тому же она прекрасно подойдёт к кухне Колта, так что я решила отдать предпочтение ей.

Пока папа загружал коробки в мою машину, на которой ездили они с мамой, когда были в городе, поскольку мне она оказалась не нужна, мы с мамой и Джесси паковали вещи для второго захода. Мы закрыли коробки и сложили их у двери.

Пока мы это делали, я поняла, что третий заход будет совсем лёгким, и это слегка потеснило чувство удовлетворения, поселившееся у меня в душе, а его место заняло какое-то неуютное ощущение.

У меня никогда не было много вещей, и сейчас мне стало неловко, оттого что я прожила так долго и так мало достигла. Даже за то недолгое время, что я жила с Питом, я не накопила многого, наверное, зная в глубине души, что мои отношения с Питом только временные.

Но все остальные годы я жила налегке, потому что так было легче сниматься с места, если мне вдруг захочется, что случалось частенько.

В то время я не знала и никогда не задумывалась над тем, бегу ли я от чего-то или, наоборот, что-то ищу. Теперь я поняла, что просто пряталась от осознания того, что профукала свою жизнь. Я продолжала переезжать с места на место, чтобы мне не пришлось признавать, что решения, которые я принимала и продолжала принимать, были неправильными.

Теперь мне сорок два года, и у меня никогда не было собственного дома. Я всегда арендовала жильё с мебелью и первую собственную мебель — кровать, кресло и кухонный гарнитур — купила только два года назад. У меня была посуда, одежда, музыка, кухонная утварь, коробка с дневниками, коврик для йоги и несколько фотографий в рамках. Моя жизнь измерялась всего несколькими коробками, которые можно перевезти в пределах города за три поездки. У меня был пенсионный счёт, на который я начала перечислять деньги пять лет назад. Также у меня была стопка сберегательных бонов и депозитных свидетельств, которые я покупала в течение многих лет, и теперь они стоили довольно приличную сумму, поскольку я мало на что тратила деньги. И у меня был кот. За исключением этого, у меня не было ничего. У меня не было дома, не было дивана, не было бильярдного стола и, определённо, не было лодки.

Пока мы заносили коробки в дом Колта, я размышляла, что он подумает о том, как мало я добилась в жизни.

Как и следовало ожидать, переезд выбил меня из колеи, но это должно было случиться от счастья. Вместо этого я начала переживать, потеряла самообладание и допустила ошибку.

Я распаковывала посуду, а мама с Джесси складывали старые вещи Колта в коробку, чтобы отнести её в секонд-хенд. И тут я сказала, что Колту нужны новые кухонные полотенца.

Если быть точнее, то это была ошибка не для меня, а для папы. Не закончив с коробками, мама и Джесси, обе опытные покупательницы, заставили папу отвезти нас в ближайший торговый центр, где мы купили полотенца, а заодно и четыре новых комплекта полотенец для ванной, которые были супертолстыми и экстрамягкими, чтобы заменить ими те, что висели в ванной у Колта.

Несмотря на растущее раздражение папы, Джесси также отвела нас в свой любимый обувной магазин, и мы купили мне пару чёрных туфель на каблуке, чтобы я могла надеть их на похороны. Я почти втиснула свою задницу и грудь в её одежду, мне только надо аккуратнее садиться и не двигаться слишком резко, но вот с обувью — без вариантов. Моя нога на два размера больше, чем её, а у меня были только пара чёрных ковбойских сапог и пара чёрных мотоботинок. Я собиралась надеть ковбойские сапоги, но Джесси сказала, что они не подойдут. Раз уж мы оказались в магазине, Джесси также уговорила меня на пару ботинок на высоком каблуке, сказав, что они лучше подойдут к моей джинсовой юбке «для выхода с Колтом», и эти ботинки были такими классными, что я с ней согласилась.

Нет нужды говорить, что вернулись домой мы в такое время, что я просто не могла не задержаться со сборами на похороны.

Я заканчивала укладывать волосы и смазывала их какой-то фигнёй, которая была безумно дорогой, но стоила каждого потраченного пенни, потому что творила просто чудеса, когда услышала, как мама с папой крикнули, что уходят. Я прокричала им: «Пока!» — и задумалась, что же они делали, пока я собиралась. Зная маму, я решила, что после её ухода не осталось ни одной неразобранной коробки, а новые полотенца, наверное, уже в стиральной машине. Чёрт, к этому времени они, наверное, уже сушатся.