— Наслаждайтесь, — предложил Колт, обнимая Феб за плечи.

Тяжесть дня немного ослабла, потому что похороны закончились, он собирался отвезти Феб к себе домой, куда она уже начала перевозить свои вещи, и считал, что с большой долей вероятности имеет отношение к тому, что сон Феб улучшился. Не всё в мире шло отлично, но по крайней мере тут всё было хорошо.

Феб подалась вперёд и снова прошептала, на этот раз громко:

— Он такой самодовольный, Док.

— Любовь хорошей женщины может так влиять на мужчину, Фебрари, — так же громко прошептал в ответ Док.

Феб ошарашенно дёрнула головой, но Док не дал ей времени осознать комплимент. Он поднял руку и тут же её опустил, потом развернулся и пошёл прочь.

Колт посмотрел на его поникшие плечи и тяжёлую поступь и понял, что Дока одолевают тяжёлые мысли. Он всегда любил и восхищался этим мужчиной, но эти чувства только усилились, когда он увидел, что Док взвалил на себя бремя, которое на самом деле было не его. «Но, — подумал Колт, — ни один пастух не позволит члену своего стада забрести в беду, не обвиняя себя в небрежении, не зависимо от того, что стадо большое и он не мог управлять действиями того ягнёнка, который попал в беду».

Феб тоже наблюдала, как Док сел в машину, завёл её и уехал.

Она повернулась и подняла на него глаза:

— Думаешь, он будет в порядке?

Колт думал, что Док, будучи Доком, несёт бремя много тяжелее, чем любой другой человек, знакомый Колту, потому что Док его копил. Для Дока смерть станет даром, потому что после неё человек вроде него будет сидеть прямо рядом с Господом.

— Да, он будет в порядке, — ответил он Феб, оторвал взгляд от дороги и посмотрел на свою женщину. — Мне поднять тебя в пикап?

Она огляделась по сторонам и кивнула:

— Только подожди, как в похоронном бюро. Не хочу, чтобы кто-нибудь увидел.

Торчать на кладбище ему хотелось ещё меньше, чем торчать возле похоронного бюро и ждать, пока все машины уедут, то есть совсем не хотелось.

Поэтому он поднял Феб, отчего она издала тонкий, приглушенный писк и схватилась за его плечи, открыл пассажирскую дверь и посадил её на сиденье.

— Колт! — прошипела она, бегая глазами по сторонам.

Он положил ладонь ей на колено и сильно сжал, и она посмотрела ему в глаза.

— Малыш, просто поехали домой.

Зарождавшийся в её взгляде гнев угас, и она прошептала:

— Хорошо.

Колт шагнул назад, захлопнул дверь и направился к водительскому месту.

Феб направилась прямиком к стереосистеме, пока Колт пошёл к панели управления, чтобы выключить сигнализацию.

— Можно я поставлю диск? — спросила она, дойдя до забитых дисками шкафчиков — шкафчиков, которые и до этого были переполнены, а теперь он увидел, что диски распиханы и сверху и по бокам, и мысленно сделал себе заметку купить ещё шкафчиков, когда всё это дерьмо закончится.

— Можно, если это будет последний раз, когда ты спрашиваешь разрешения сделать что-нибудь в этом доме, — ответил Колт, успешно остановив пиканье.

Феб развернулась и уставилась на него:

— Что, если ты не в настроении слушать музыку?

Колт направился в кухню, снимая по пути пиджак.

— Феб, если я сижу в кресле и по телеку идёт игра или я смотрю сериал, стерео выключено. В остальных случаях у тебя полная свобода действий с музыкой.

Она любила музыку, всегда. Когда она была подростком, Джек и Джеки просто на стену лезли от того, как громко и часто она слушала музыку. Если она ехала на машине, вы всегда могли услышать её приближение. Даже сейчас, когда ей было сорок два, Колт слышал, как из её колонок ревёт рок, её узнавали по этому звуку. И он наблюдал, как она двигает попой, стоя за барной стойкой, когда музыкальный автомат играл её любимые песни. Чёрт, если по-честному, то он не смог бы сосчитать, сколько раз за последние два года боролся с желанием подойти к автомату и выбрать «R.O.C.K. in the USA» Джона Мелленкампа или «Jesus Is Just Alright» группы «The Doobie Brothers» — две из десятка песен, которые, как он заметил, ей очень нравились, просто чтобы посмотреть, как она двигается.

Колт повесил пиджак на спинку стула возле обеденного стола, когда она объявила:

— Тебе следует кое-что знать обо мне.

Он повернул голову и увидел, что она всё ещё стоит рядом со стереосистемой и смотрит на него.

— Что?

— Я привыкла слушать грегорианские песнопения. Они меня успокаивают.

Колт расхохотался и пошёл на кухню. Она как скажет!

— Я серьёзно.

Девушка, которую он возил на концерт Брюса Спрингстина и которая громко выкрикивала каждое слово песен «Born to Run» и «Born in the USA», и женщина, которая меньше месяца назад в своей машине вместе с Джесси подпевала Nickelback «Something in Your Mouth», а стекла в машине дребезжали от громкости, не станет слушать грегорианские песнопения.

— Если тебе хочется чего-то успокаивающего, малыш, включай, — ответил он и уставился на её почту.

Ему нужно появиться в участке, а она наверняка захочет пойти в бар, но перед этим им нужно разделаться с её почтой.

Комнату заполнила «Monday Morning» группы «Fleetwood Mac», и он улыбнулся. Грегорианские песнопения, как же!

Он ослабил галстук, расстегнул три верхние пуговицы рубашки и принялся разбирать почту, которая на первый взгляд казалась в основном макулатурой, когда услышал, как её каблуки зацокали по плиткам кухонного пола.