– Да, признался… ну – чтобы… – Он старался еще что–то спасти. – Вы меня прижали к стене. Все против меня. Мне нечем доказать, что я не виновен, никто, никакой суд мне не поверит. Вот и остается чистосердечное признание, облегчающее приговор. Я сидел, знаю. А в камере любой сопляк скажет: когда деваться некуда – сдавайся. Ну сколько я понимаю: вам надо раскрыть преступление, сдать отчет – а мне куда деваться с такими доказательствами? Некуда! За аварию я свои пять лет отсидел бы. Ничего не поделаешь – судьба. Но убийство – мне! Моргнуть не успеешь, как поставят к стенке! Кто поверит, что я ни при чем?

Уступе стал ломать руки.

Розниекс позволил ему выговориться.

– Если скажете правду – я поверю, – проговорил он в наступившей тишине.

Лицо Уступса вытянулось, словно он увидел что–то невероятное.

– Вы? – недоверчиво переспросил он. – Если скажу правду? А доказательства? Куда вы их денете?

– Истина сильнее доказательства. Она всегда – самая логичная.

Уступе долго размышлял, то сжимая губы, то бормоча что–то под нос. Словно то ли совещался, то ли спорил сам с собой. Потом, словно сбросив с плеч тяжелый груз, сказал:

– Умом не верю, но верить охота… Розниекс снова включил магнитофон.

– Можете не верить, но это чистая правда. Клянусь. Ночевал я у подружки. Она замужняя. А у меня жена в больнице. Очень прошу…

Розниекс кивнул.

– А где были до того?

– В Лиепае. Лиесма попросила срочно привезти посылку. Ее родственник, моряк, иногда привозит кое–что…

Лицо Уступса покрывалось потом.

– Что значит – иногда кое–что?

– Ну, наверное, заграничные товары – женщины по ним с ума сходят.

– Давайте точнее.

– Да я больше ничего не знаю, это все так упаковано… Мне она подарила вот эти японские часы, – Уступс поддернул рукав. – Сами заводятся, показывают дни, месяцы. И еще зонтик, запонки…

– Часто вы ездили?

– Не очень. В этом году – четыре раза. Раньше Лиесма ездила со мной. В этот раз не смогла, я поехал один. У нее совпала смена… – теперь Уступс говорил охотно.

– Кто такая эта Лиесма, где живет? – Мысленно следователь уже рисовал новую схему.

– Лиесма Паэглите. Улица Дзирнаву…

– Где работает?

– В Пиекрастском санатории, официанткой.

Розниекс, казалось, удивился.

– Во сколько въехали в Ригу?

– На часах было без четверти десять.

– Где оставили машину?

– Как всегда, у Лиесмы под окном.

– А ключи?

– Взял с собой, понятно. Да мотор любой мальчишка запустит и без ключа. И кабина по–настоящему не запирается. Только кому грузовик мог понадобиться? – Уступс с сомнением покачал головой.

– Вы услышали бы, если бы кто–то угонял машину?

– Наверное, нет. Шестой этаж, и… устал чертовски.

– Во сколько уехали наутро?

– Рано, около семи. Спешил на объект.

– В машине все было по–старому?

– В машине… В машине, говорите… Пожалуй, не все, только тогда я об этом не задумался. Решил – сам второпях так поставил.

– Что поставил?

– Да машину же. Она стояла хотя на том же месте, но не под таким углом, как я привык. И включен был задний ход, а не вторая, как я всегда делаю.

– Больше ничего не заметили?

– Нет. Я гнал на объект. Немного подвез Лиесму.

– На вокзал?

– Нет, до кафе.

– Так рано?

Уступе пожал плечами.

Розниекс выключил магнитофон.

– Теперь слушайте внимательно, – сказал он. – Наш разговор пусть останется между нами. Это в ваших интересах. И Лиесме вашей – ни единого слова! Иначе, – сами понимаете, придется. вас изолировать.

– Вы что, меня не посадите? – недоверчиво воскликнул Уступе.

– Пока вы просто задержаны. Но сейчас можете быть свободными. Завтра в девять приедете подписать протокол.

Уступе медленно встал, недоверчиво оглядываясь, потом неловко поклонился и на негнущихся ногах попятился к двери. Внезапно остановился и вернулся к столу.

– У Лиесмы будут неприятности? Ну за те вещички? – тревожно спросил он. – Я же не хотел ее заложить… – он смотрел на следователя побитой собакой.

– Поверьте мне, Уступе: эта Лиесма ради вас и мизинцем не пошевельнет, – усмехнулся Розниекс, собрал со стола бумаги и погасил свет.

XVIII

Сейчас станция Пиекрастес выглядела немного привлекательнее. Освещенная утренним солнцем зеленая постройка то показывалась, то скрывалась за обступившими ее со всех сторон желто–красными березами. Самые большие из них, вытянув сучья над крышей, стряхивали на нее сухие листья, как неаккуратный курильщик пепел.