— Плох он совсем… Давно здесь лечитесь? — спросила сочувственно.

— Две недели…

— Он у вас издохнет скоро… Идите, пока не поздно, на проходную геологической экспедиции. Там в будке охранник сидит. Говорят, он врач, а в охране лишь подрабатывает… Пьёт водку, но собак лечит хорошо.

Я что–то хотел спросить у неё, но девушка уже ушла.

Сгрёб я Дика в охапку и потащился по указанному адресу.

Мужчина в дупель пьяный кинул на Дика удивлённо–осоловелый взгляд, на меня непонимающе уставился:

— Ты что… т-так … д-долго его не лечил? Ик…

— Каждый день в ветлечебницу ношу… Уже две недели.

— Ик… Странно… П-почему тогда до сих п-пор не издох?

— Но его лечили там… Капельницы ставили…

— Хм… И чем же его там лечили?

Я вывалил на стол содержимое пакета с почти пустыми коробками.

Охранник взял одну, с ампулами, прочитал и со словами: «От этого он должен был сразу подохнуть», отшвырнул в сторону. Взял другую, с таблетками:

— От этого ему должно быть только хуже…

Взял упаковку с порошками. Повертел в руках.

— Ну, это не так, ни сяк…

И перекидав подобным образом все лекарства, не нашёл ничего подходящего.

— Крепко тебя… вас… в ветлечебнице подоили… Надули, проще, говоря… У собаки пироплазмоз… Клещ укусил… Ик… У меня лечиться будешь…те?

— А дорого? — спросил я, уже не располагая на лекарства прежними деньгами.

Пьяный охранник назвал смехотворную сумму.

— Да, конечно…

Он раскрыл походный чемоданчик, достал пузырёк с азидином, заправил шприц и, покачиваясь, всадил иглу в заднюю ляжку Дика. Тот даже не шелохнулся.

— Купишь… те ещё три–четыре флакончика у м-моей студентки… Вот её телефон… Ик… Она вам на дому п-проколет собаку… Ик… В ветлечебнице ему печень посадили… Сегодня к чашке поползёт, но только бульон, кефир с мёдом… Извини… те… Д-добавь немного, на поллитровку не хватает… Ик…

Охранник оказался доктором наук из сельхозакадемии. Позже, как ведущий специалист, уехал на Алтай лечить скот от сибирской язвы. Приходила симпатичная студентка, сделала Дику несколько уколов. Он посвежел, аппетитно ел.

Я уехал во Владивосток, а когда вернулся, не узнал собаку: у дверей меня встретил крепко сбитый бультерьер с мощным, как прежде, торсом, лизнул в руку.

— Дик, ты ли это, малыш?

Я надевал на него ошейник с бляшками и поводком, который нюхаю сейчас — он ещё сохранил знакомый запах, а Дик нетерпеливо вертел коротким хвостом.

— Гулять? Соскучился? Ну, пойдём, малыш.

Он так двиганул меня в проходе, что я шарахнулся об косяк: ничего себе больной! Потащил за собой по лестнице, что я еле поспевал за ним.

Господи! Как не поверить после всего в Силу Твою Небесную?! И кто, как не посланница Божия была та светловолосая девушка, указавшая путь к исцелению?

Дик умер 31 марта с поседевшей мордой и почти ослепший. Пусто стало в моей душе, словно вырвали что–то из неё. Я долго сидел над ним на даче. Ярко и жарко светило апрельское солнце. Я не мог решиться набросить на него покрывало. Вот сейчас заверну его и никогда, никогда больше не увижу… Слёзы душили меня. Душат и сейчас: память безжалостно возвращает к счастливым дням, когда Дик азартно играл с нами в мяч, рыча, выволакивал из воды плавающее бревно, висел колбасой, уцепившись зубами за деревянную перекладину, гонял во дворе кур и щерился улыбкой, если на него усаживались внуки Андрей и Максим.

Я аккуратно свернул вырезку от лодки с надписью «Дик», бережно положил в рюкзак. Вставил вёсла в уключины, обмотал, чтобы не выскочили, изолентой. Пристегнулся поводками, на которых водил Чака и Дика гулять, столкнул лодку с мели и впрыгнул в неё. Течение завертело меня, и скоро пропал из виду берег с остатками моего кораблекрушения.

О том, как я был участником кораблекрушения на китобойце «Робкий», где только находчивость моториста Бориса Далишнева, его непоколебимая вера в Господа Бога спасла нас всех, я ещё расскажу. А сейчас нужно браться за вёсла, и упаси меня Бог опять очутиться нагишом на пустынном берегу без средств к существованию!

Итак, плывём дальше…

16 июля. Понедельник.

Прошёл деревню Тундровое. За ней, на левом обрывистом берегу среди дремучих елей высится одинокий, еле различимый невооружённым глазом, монастырь. Блестят на солнце золочёные маковки куполов, неожиданно попавшие в окуляры бинокля. Кабы знал, что храм здесь, отправился бы от Сургута левой стороной. А место там сказочно красивое! Кругом тайга, и в окружении её белокаменный собор!

Две стрекозы, шурша крылышками, привязались ко мне. Одной полюбилась моя голая пятка. Покружит, покружит возле меня и с жужжанием шлётнется на ногу. Далась же ей левая! Подставляю правую — нет, упрямо садится на левую.