— Вы должны извинить меня, джентльмены, — сказал он, и торжество в его голосе росло, — за вторжение в ваше общество. Но я хотел бы задать знаменитому профессору один вопрос.

— Никто и не думал возражать ему, — рассказывает Миллз. — Мы все внимательно слушали, словно завороженные. Даже Гримо, продолжая неподвижно сидеть с сигарой во рту, был весь внимание. Он только коротко произнес: “Ну?”.

— Вы не верите, — продолжал незнакомец, убрав руку от подбородка и подняв указательный палец, — что человек может восстать из гроба, что он может невидимым проникать повсюду, что четыре стены для него — ничто? А главное, что он опасен, как всякое исчадье ада?

— Я не верю, — резко ответил Гримо, — а вы?

— А я сделал это! Но это еще не все! У меня есть брат, который может еще больше, нежели я, и он очень опасен для вас, профессор. Мне не нужна ваша жизнь. Но он разыскивает вас!

Присутствующие постепенно начали приходить в себя. Молодой Мэнгэн, бывший футболист, вскочил с кресла, а коротышка Петтис нервно заерзал.

— Послушайте, Гримо, — сказал Петтис, — этот тип явно ненормальный. Может быть… — он сделал движение в сторону колокольчика, но незнакомец вмешался:

— Взгляните на профессора Гримо, — сказал он, — прежде чем вы решитесь звать людей.

Гримо взирал на пришельца с нескрываемым ужасом.

— Нет, нет! — воскликнул он. — Оставьте его. Пусть расскажет о своем брате й о гробах…

— О трех гробах, — добавил незнакомец.

— О трех гробах, — согласился Гримо, — если вам так угодно. Сколько вам угодно, ради бога! Теперь, вероятно, вы представитесь нам?

Левой рукой неизвестный вынул из кармана пальто и бросил на стол замусоленную визитную карточку. Вид этой обыкновенной визитки каким–то образом вернул всех к действительности, и дело, казалось, готово было обернуться шуткой, а сам странный посетитель — в чудака–артиста, потому что Миллз взял карточку и громко прочитал: “Пьер Флей, иллюзионист”. В одном из углов было напечатано: “2В, Калиостро–стрит”, а в другом — нацарапано от руки: “Или Академический театр”. Гримо рассмеялся. Петтис выругался и позвонил в колокольчик официанту.

— Итак, — сказал значительно профессор, постучав указательным пальцем по карточке. — я не сомневался, что этим все и закончится. Вы — фигляр, не так ли?

— Разве в карточке написано так?

— Ах, простите, если я понизил ваш профессиональный статус, — продолжал Гримо. — Не соблаговолите ли продемонстрировать нам один из ваших фокусов?

— С удовольствием, — неожиданно согласился Флей. Его движете было таким быстрым, что никто не успел среагировать. Это было похоже на нападение. Он наклонился к Гримо через стол и руками в перчатках опустил воротник своего пальто. И прежде, чем кто–либо из сидевших вокруг смог увидеть его лицо, он вновь поднял воротник. Миллзу показалось, что он заметил ухмылку. Гримо, казалось, остался невозмутимым, но его нижняя челюсть слегка отвисла, а лицо заметно побледнело. Он машинально продолжал постукивать пальцем по визитке.

— А теперь, прежде чем уйти, — произнес Флей, — я задам знаменитому профессору последний вопрос. В один из ближайших вечеров кое–кто собирается к вам. Я тоже в опасности, когда появляется мой брат, но я готов ввять риск на себя. Кто–то, повторяю, придет к вам. Угодно вам, чтобы это был я — или мне прислать моего брата?

— Присылайте своего брата! — зарычал, вскакивая, Гримо. — И будьте прокляты!

Прежде, чем кто–либо успел шевельнуться или что–нибудь произнести, дверь за Флеем захлопнулась. И вместе с этой дверью захлопнулась крышка лабиринта загадок, сопровождающих трагедию, произошедшую в субботу вечером, 9 февраля. В описанный нами вечер, б февраля, человек–призрак уже ступал неслышно по темным, заснеженным улицам Лондона, и три вещих гроба уже маячили на горизонте.

В субботу вечером у камина в библиотеке доктора Фелла, в доме № 1 на Адельфи—Террас, царила веселая дружеская атмосфера. Доктор восседал в своем удобном кресле, поблескивая стеклами пенсне с черным шнурком. У него был праздник. Доктор Фелл вообще любил праздники, а сегодня был двойной повод для торжества. Вопервых, его юные друзья — Тед и Дороти Рэмпол — приехали из Америки. Во–вторых, его друг Хедли, старший полицейский офицер из специального отдела уголовной полиции, — вы, вероятно, помните эту фамилию — только что блестяще завершил расследование по делу о бейсуотерском ограблении и теперь пожинал лавры и отдыхал. Тед Рэмпол сидел слева от огня, Хедли — справа, а доктор занимал место посередине, возле чаши с кипящим пуншем. Дамы — миссис Фелл, миссис Хедли и миссис Рэмпол — вели светские беседы наверху, мистер Фелл и мистер Хедли уже начали жаркий спор о чем–то, а Тед Рэмпол расположился в удобном кресле и чувствовал себя совершенно как дома.

Напротив него Хедли, с подстриженными усами и волосами цвета пустынной улицы, не выпуская изо рта трубки, улыбался и подавал время от времени иронические реплики. Доктор Фелл помешивал пунш.

Кажется, они спорили о научных методах в криминалистике, и особенно о применении фотографии. Рэмпол и раньше кое–что слышал об этом. Один из приятелей доктора Фелла, епископ Мэплхэмский, увлек его книгами Гросса, Джезрика и Митчелла. До этого доктор увлекался химией, но, к счастью, все его приборы разбивались еще до начала опытов, так что крыша дома не успевала взлететь на воздух. Единственный ущерб — шторы, сожженные бунзеновской горелкой, в счет не шли. Его занятия фотографией были более успешными. Он купил камеру для микросъемки с ахроматической оптикой и завалил весь дом чем–то, напоминающим некачественные рентгеновские снимки язвы желудка, а теперь объявил, что усовершенствовал метод доктора Гросса по расшифровке записей на сгоревшей бумаге.

— Я гроша ломаного не дам за то, что говорит Гросс! — возразил Хедли. — В большинстве случаев буквы на сгоревшей бумаге вообще не проявляются.

Рэмпол вежливо кашлянул.

— Кстати, — сказал он, — говорят ли вам что–нибудь слова “три гроба”?

Как и рассчитывал Рэмпол — возникла пауза. Хедли подозрительно взглянул на него. Доктор Фелл бросил вопросительный взгляд (ему сначала показалось, что речь идет о названии заведения или марке сигарет), потом в глазах его мелькнула догадка.