В перерыве между лекциями Герка отвел Кэтрин в курилку, на широкий подоконник между этажами, о чем-то с ней потолковал, размахивая руками и громко хохоча (Боренька наблюдал за ними сверху через перила), потом вернулся к другу и деловито доложил:

— Все, Бориска, она твоя. Сбил цену до полтинника. С тебя комиссионные.

— Что ты ей сказал? — Боренька покраснел.

— Все как есть. Влюблен, чешется, готов отстегнуть полтинник не глядя. Но не больше. Сперва уперлась: давай полтораста. Уломал кое-как. Откуда, говорю, у него сейчас деньги, когда они с маманей квартиру снимают.

— Врешь!

— Что — вру?

— Она не такая.

Герка курил, глядел сычом.

— Вру я или нет, сегодня как раз проверишь. У меня хата пустая, старики на даче. Вот ключ. Она придет к восьми. До полуночи управишься? В принципе я могу и на всю ночь слинять.

Щадя самолюбие приятеля, он скрыл от него правду. На самом деле Герка девицу элементарно припугнул. Это было несложно. Как и с большинством курочек на факультете, он переспал с ней пару раз и убедился, что она фригидная, как валенок. Какая девушка захочет про себя такой огласки. Он сказал Кэтрин: будешь издеваться над Бориской, вывешу дацзыбао. Пусть все знают, какая ты нимфоманка в кавычках. Чего тогда заработаешь? Красавица попробовала взбрыкнуть: «Негодяй, кто тебе поверит? А я скажу, что ты импотент». Герка ее вразумил: «Суть в том, дорогая, что мне совершенно неважно, что ты натрепешь блудливым язычком, а твоему маленькому бизнесу уж точно капут…» После некоторого раздумья Кэтрин изрекла: «Не знала, что ты такая сволочь, Слепой!» — «Я не сволочь, — возразил Герка. — Я за кореша переживаю. А сволочи те, кто протухший товарец выдают за свежачка».

Когда надо, он умел говорить с дамами резко, но всегда справедливо.

Боренька взял ключ и ушел на лекцию.

В начале восьмого он уже сидел в Теркиной квартире, приготовясь к нелегкому испытанию. Не совсем верил, что возлюбленная придет, но чувствовал себя так, будто ему предстояла полостная операция и, возможно, без наркоза.

В десять минут девятого раздался звонок в дверь.

Кэтрин явилась немного под балдой, то ли накуренная, то ли напитая, но Боренька не сразу заметил: лишний раз боялся глаза поднять.

— Где ванная? — спросила девушка строго и, не дождавшись ответа от сомлевшего отрока, гордо прошествовала куда хотела, плотно затворив за собой дверь. Вышла минут через двадцать — с распущенными влажными волосами, в Геркином халате, туго перепоясанном, но каким-то таким образом, что большие груди почти вываливались наружу. Боренька за это время собрал на стол немудреную закуску, поставил вино и (Господи, как он позже стыдился!) зажег свечи в красивых бронзовых подсвечниках. Кэтрин на стол взглянула мельком, требовательно распорядилась.

— Пойдем. У меня времени мало. Сорок минут.

— Куда пойдем? — опешил Боренька.

— В спальню, наверное… Или предпочитаешь в кресле? Кстати, у тебя есть презерватив?

— Нет.

— Ладно, воспользуемся моим… Пошли, чего ждешь, любовничек?

— Может быть, немного вина?

— Я на работе не пью, — с тем удалилась в спальню, на сей раз оставя дверь открытой.

Боренька выпил стакан красного вина, давясь и прихлебывая. Какой-то портвейн в узкой длинногорлой бутылке. До этого он пил спиртное раз или два в жизни, да и то шампанское. Вряд ли кто поверит, но это так. Вдобавок он не курил… Видение прыгающих в проеме халата коричневых сосков его почти ослепило. Больше всего он, конечно, боялся опозориться в самую неподходящую минуту. Он вообще сомневался в себе как в мужчине. Где-то читал, что многолетнее мастурбирование никого не доводит до добра. Зато в другой статье, кажется, в том же номере медицинского журнала, попавшего ему в руки, было сказано, что усиленные занятия онанизмом, напротив, способствуют оттоку крови из паховой области и повышают потенцию. Сейчас ему представился хороший случай проверить, кто из авторов прав.

— Эй! — насмешливо позвала Кэтрин. — Тебя долго ждать? Или ты напиться решил?

По-стариковски шаркая, Боренька приплелся в спальню. Кэтрин сидела на двуспальной кровати Теркиных родителей в позе «лотоса», совершенно голая, с распущенными по плечам смоляными прядями. Шторы опущены, и единственный в комнате голубоватый торшер окутывал ее призрачным светом, словно вытягивая из золотистой кожи ответные лучи. Ничего более прекрасного Боренька не видел в своей жизни и смотрел на нее, открыв рот. В висках началась бешеная пульсация. Будто издалека, откуда-то сверху он услышал собственный голос:

— Немного прохладно, нет, Кать?

Красавица возмущенно фыркнула:

— Тебя раздеть? Или сделаешь это сам?

— Раздеть? — переспросил он. — А зачем?

Видимо, что-то в его вопросе насторожило Кэтрин. Из позы «лотоса» она изящно переместилась в положение, знакомое ему по картине Гойи «Маха обнаженная».

— Боря, ты здоров?

— В каком смысле? — Боренька добрался до ближайшего стула и плюхнулся на него. В башке противно звенело, но на душе он почувствовал умиротворение. Позже, вспоминая этот вечер, он понял, что был в те минуты счастлив так, как никогда не бывал счастлив потом. До полного блаженства оставался один шаг, а это и есть счастье, другого не бывает.

— Ты зачем меня позвал?

— Я?

— Борька, перестань паясничать или я сейчас встану и набью тебе морду.

— Почему ты злишься, Кэт?

— Иди сюда, говорят тебе!

— Не хочу.

— Не хочешь меня?

— Так — не хочу. Лучше оденься. Удобнее будет разговаривать.

— Удобнее разговаривать? — Кэтрин свесила ноги с кровати и села, сверкнув коричневым лобком. Боренька едва слышно застонал, теряя последнее соображение.

— Ты сволочь, Борька, — произнесла она зловеще, — как и твой поганый дружок. Вы оба садисты, импотенты и сволочи.