Не успела связная сделать несколько десятков шагов, как из придорожного лозняка, за которым снова скрывалась дорога, вышли полицаи. Мария видела, как самый высокий из них пальцем поманил связную и стал тщательно обыскивать ее. Но иного выхода, как идти к ним, у Марии не было — она не знала, заметили ее полицаи или нет. От нервного напряжения потянуло рассмеяться, и она, подходя к ним, дала волю этому своему желанию.

— Чего ржешь? Что очереди нет? — довольно благосклонно спросил полицейский, обыскивающий связную. — Вытряхивай свои шмутки!

Присев, Мария медленно начала вынимать из корзинки яички, крупы. Мысли работали лихорадочно. Когда связную отпустили и все окружили Марию, она, все еще смеясь, сама ринулась в атаку:

— У меня, хлопцы, осталось несколько марок. Возьмите лучше их. У вас ведь тоже, поди, сестры есть…

Высокий словоохотливый полицай состроил дурашливую физиономию и воткнул тесак в бруснику. Сердце у Марии оборвалось.

— Гы-гы-гы, страшно? — захохотал он. — С этого и начинала бы, родственница! — И, сняв с головы пилотку, подставил ее как пригоршню.

Стараясь, чтобы не дрожали руки, — пусть трус умирает тысячу раз! — Мария положила в пилотку пяток яичек и под непристойные шутки повернулась к полицаям спиной. Услышав улюлюканье — плюнула. Ее пугали, полагали — она побежит. С какой-то злой тоской подумала: эта встреча не последняя. Обязательно задержат и будут проверять около водонапорной башни в Паперне и, разумеется, на контрольно-пропускном пункте при входе в город. Причем не исключено, что снова придется иметь дело с пожилым эсэсманом, у которого щеки как галифе. Но… она, Мария, все равно пройдет и там…

Теперь осталось передать принесенное Елене Мазаник. Но та, вопреки договоренности, на явку не пришла. Не показалась и на другой день. Что за причина? Арестовали? Колеблется? Раздумала? В довершение всего передали от Лиды: снова приходили эсдековцы, теперь грозились забрать Генку. И опять истошный Юрин крик стоял в ушах, рвал душу.

Мария сменила квартиру, документы, прическу. Послала Лиде маршрут, по которому легче всего попасть в партизанскую зону. Приказала срочно вывезти из Масюковщины старуху с детьми — пусть и там будут сожжены мосты к отступлению. Вызвала на явочную квартиру Похлебаева — пускай тоже действует и принимает меры, чтобы отвести опасность от себя… Верила: тут дело не в Мазаник, а в чем-то непредвиденном.

Действительно, вскоре та передала: гаулейтер выезжал из города, и она, не желая лишний раз рисковать, ждала, когда он вернется. А завтра под вечер Мария может прийти к ней домой.

Готовая к самому плохому, Мария направилась по указанному адресу. С порога, предупрежденная — за стеной живет полицай, — поздоровалась:

— День добрый, хозяюшка. Мне говорили, вы туфли продаете?

— Продаю, проходите, — пригласила Елена, положив рядом на диван шитье, над которым, видимо, корпела до сих пор, но не встала.

Это было неожиданным и после передуманного насторожило. Однако Мария не остановилась и шагнула к дивану — старомодному, с высокой спинкой, с полочками на ней. Перевела дух.

— Здесь все, — протянула сверток. — Как зарядить, я покажу. Завтра приговор должен быть приведен в исполнение.

Она понимала: не стоит называть вещи своими именами, но, чтобы подчеркнуть, что назад никому дороги нет, пошла на это сознательно.

— Откладывать больше нельзя, — добавила. — Палач должен быть уничтожен.

Елена усмехнулась.

— А я разве против? — прошептала и кивнула на стену: — У них там пьянка. Удалось где-то хапнуть куш. Но давайте все-таки разговаривать тише…

Они, прищурившись, внимательно посмотрели друг на друга. Не скажешь, как из неуверенности рождается уверенность, ибо виноват в этом не только разум. Но им вдруг открылось: Марии — что эта красивая, пытливоосторожная женщина прониклась задачей и пойдет сейчас на смерть; Елене же — что непреклонная гостья имеет право требовать от нее архитяжелого, ибо, если бы имела возможность, сама бы пошла на это архитяжелое или послала бы свою дочь. Открылось и еще одно: нужна вот такая счастливая встреча, чтобы они могли проявить себя. Чувствуя друг к другу благодарность, они обнялись. Потом Мария отстранила Елену и, тряся за плечи, чтобы та не отводила взгляда, поцеловала в лоб. И Валентине, которая было принялась искать туфли старом шкафчике, показалось: они исполняют некий обряд — одна в чем-то присягает, а вторая благословляет ее.

— Торгуйтесь, торгуйтесь, — подсказала она ей, вытирая ладонью со щек слезы. — А я спою.

— В самом деле! — опомнилась первой Мария. — Сбор в Театральном сквере. Галине, подложив мину, лучше всего попроситься к зубному врачу. Валины дети и старуха уже вне опасности…

— «Соловейка-колосо-ок, — затянула Валентина, — соловейка-колосо-ок!»

За стеной грохнул хохот…

Ночью Мария не спала. Взвешивая, перебирала то одно, то другое. Вспоминались дочка с сестрой: «Кто знает, какие сведения есть в картотеке СД»? Невесело думалось о Лиде с Генкой, о Похлебаеве, отказавшемся уйти в лес: «Сделаю, сколько вы, — тогда пожалуйста». Добывая алиби, он организовал себе командировку в Западную, но спасет ли это, когда начнутся поиски соучастников и следствие? Тревожили промахи. Валина свекровь пожадничала, напаковала слишком много всякой всячины, и пришлось нанимать еще одну подводу в самой Масюковщине. Вещи свекрови отвезли в Минск, и нанятому подводчику известно, где их сложили. Таким образом, если только эсдековцы доберутся до него и поднажмут, кое-кто также окажется под ударом…