Шрифт:
Комета все ближе и ближе. Лампы в зрительном зале гаснут, и все кругом озаряется зловещим кровавым светом.
Становится как-то жутко. Люди на сцене начинают бегать в смятении, падают на колени, воздевают руки к небу.
Комета еще ближе. Вот она заняла уж полсцены. Яркость света почти нестерпима: вся сцена точно в пожаре. С пола поднимается струйками пар и по временам слегка застилает все. И еще ужаснее кажется огонь кометы сквозь этот волнующийся занавес.
Вдруг послышался сильный свист и завывание урагана. Люди на сцене упали ниц и издали раздирающий душу крик ужаса. И в тон ему раздался такой же крик среди зрителей; многие даже привстали.
Море огня и дыма, ужасающие громовые удары, оглушительный треск и грохот обрушивающихся зданий…
Все вдруг исчезает и кругом воцаряется непроглядная тьма.
На мгновение гробовое молчание. Но вдруг поднялся страшный вопль:
— Огня, огня!
Все сразу осветилось.
Оказывается, что добродетельных молодых людей даже комета не могла уничтожить. Черт возьми, они живы и, кажется, уже могут вступить в брак! Это уж слишком! Мы поднимаемся и удираем, тем более что Коле и Варваре Сергеевне пора на последний поезд.
— Ах, я чувствую себя, как после хорошей бани, — определяет Варвара Сергеевна свое впечатление.
Мы с Колей говорим «угу» и предаемся своим мыслям. Наконец Коля замечает:
— Хорошо, до отвращения хорошо! А только я больше не пойду.
Проводив их до вокзала, я потихоньку возвращаюсь домой и тут впервые замечаю на чистом, ясном небе яркую звезду с коротким толстым хвостом.
Итак, она появилась наконец, такая маленькая, такая невинная с виду!
Холодный ужас, который я уже испытывал однажды, снова овладевает всем моим существом.
Я снова переживаю отвратительнейшую ночь, и нет со мною Шопенгауэра в переводе Фета.
XII
Да, скверная это была ночь! Настолько скверная, что я уж серьезно подумывать о самоубийстве. Но человек даже и в такую ночь цепляется за жизнь, как будто это невесть какая драгоценность. Так и я вместо самоубийства предпочел идти гулять и ходил, пока улицы не оживились; тогда я вернулся к себе, напился основательно чая, отчего дух мой стал бодр, и отправился по делам службы.
Блуждая по улицам, я обратил внимание на афишу, объявлявшую, что сегодня вечером в Политехническом музее состоится лекция одного известного ученого на тему: «Чего нам ждать от кометы?»
Тема имела для меня захватывающий интерес; лектора я давно знал и очень любил его особенный стиль речи, часто насмешливый, чуточку иногда грубоватый, но всегда оригинальный; и притом особая, свойственная лишь ему одному манера читать то с оживлением и криком, то едко-саркастически, то тихим, скромным тоном и вообще усиливать впечатление соответствующей интонацией.
Поэтому я решил непременно идти слушать его и не только отверг проекты Коли, соблазнявшего меня опереткой, но склонил его и Варвару Сергеевну отправиться на лекцию.
В надлежащее время мы сидели в зале музея. Народа собралась гибель. Это было необычное для лета явление, но легко объяснялось темой лекции.
В противоположность обычному порядку вещей, сегодня преобладала публика большого света; было много военных, даже с зигзагами на погонах и широкими лампасами. Но сзади было много и мелкоты, так что в зале скоро стало душно, несмотря на открытые окна.
Наконец вышел лектор. Я давно знал и этот высокий лоб, и эти умные серые глаза с задумчивым, чуточку усталым выражением, но сегодня с особым интересом взглянул на ученого. С таким же интересом устремила на него глава и вся зала; надо думать, что мы ожидали увидеть у него в петлице фрака комету.
Все в зале притихли. Лектор обвел взором публику и начал:
«Медленно, но неустанно, шаг за шагом, но без малейшего перерыва бредем мы в царство теней, где, по учению древних, нас ждет справедливая оценка наших деяний. Я, однако, никогда не мог постигнуть, какое должно быть обращение с тенью, бестелесным, как принято думать, существом, и к чему ей так надобна справедливая оценка ее земных грехов. Если в отношении геенны огненной, то неужели тень боится огня? Воздух, вещество вполне, можно сказать, материальное, и тот даже не трусит: возьмет да и уйдет повыше. Коли же тень привязывают, то какими цепями или канатами? Ах, этого нам никогда не понять!
И вся разница между нами лишь в том, что один случайно, без ведома для себя и чаще всего против желания, избирает дорогу покороче, даже самую короткую, а другой так же случайно и так же бессознательно попадает на окольный путь, идет долго, идет мучительно и приходит на место назначения совершенно истомленным. Что лучше? Не знаю. Но все дороги вели когда-то в Рим, и нет пути, который бы не вел к смерти.
Вы. вероятно, удивляетесь, слыша такие, совсем, казалось бы, неподходящие к предмету моей лекции слова. Но дело в том, что этот самый предмет, эта скромная хвостатая звездочка, появившаяся недавно на нашем небе, несет именно смерть хотя и не всему, надо думать, населению земного шара, но значительной все-таки его части. И если что-либо из сказанного мною не подходит к тому, что вы услышите сейчас, то разве слова „медленно“ и „шаг за шагом“, ибо, напротив, мы летим теперь навстречу смерти с такой быстротой, о которой не может дать представления даже скорость пушечного ядра. Незваная гостья, правда, еще далеко и кажется совсем маленькой и безобидной. Но в свое время мы ее увидим в грозном виде и близко, даже слишком близко. Интересное это, должно быть, зрелище, интересное и поучительное, и кто уцелеет при ожидаемом кавардаке, может сказать своим потомкам, что он видел мировой беспорядок, дикую схватку небесных светил, сверхъестественную феерию, подобной которой мир не увидит опять в течение тысяч, миллионов, может быть, миллиардов лет».