Германия, как это часто бывает с проигравшей стороной, извлекла из опыта войны более глубокие и ценные выводы, нежели ее победители. Причем наибольшую службу сослужил им не «технический», а «тактический» опыт. 171-я статья Мирного договора, подписанного в Версале 28 июня 1919 г., запрещала «производство и ввоз в Германию броневиков, танков или всякого рода других подобных машин, могущих служить для военных целей». Но запреты Версальского договора просто не могли соблюдаться страной, заботящейся о боеспособности своих вооруженных сил. Вскоре после окончания войны в Германии началось тщательное изучение накопленного опыта. Большое внимание этому вопросу уделял возглавивший рейхсвер Веймарской Германии генерал фон Сект. В 1920 г. Й. Фольмер подробно рассказал о своих работах в журнале «Моторваген». Командир танка A7V№ 560, участник боя у Виллер-Бретонне лейтенант Фолькгайм обобщил опыт танковых «штурмовых отделений» в брошюре «Германские танки в наступлении 1918 г.», а позже издал книгу «Танки в современной войне». С большим вниманием отнеслись германские военные к исследованиям австрийского майора Хейгля.

Характерными приемами всех наступательных операций, проведенных германской армией в марте — июне 1918 г., были внезапность, массирование сил и огня на направлении прорыва, быстрота исполнения, маневр с целью расширения достигнутого прорыва, стремление сразу же проникать в глубину обороны противника. Тихоходные и громоздкие собственные A7V и трофейные Mk IV мало соответствовали таким приемам — тем более что вводились в дело они в малых количествах и в отдельных пунктах. Так что отказ германского вермахта в 1930-е годы от «мощных» тяжелых танков в пользу скоростных «легко-средних», от танков поддержки пехоты — в пользу самоходных штурмовых орудий в известной степени имеет основания в опыте Первой мировой войны.

Интересна оценка германскими специалистами «Рено» FT. Во время войны германская армия не включила в свои танковые «штурмовые отделения» трофейные «Рено» FT, но их успех побудил германское Военное министерство ускорить работы по проекту легкого танка LK, хотя завершить эти работы до окончания войны они не смогли. Германский военный писатель Г. фон Риттер, оценивая полезность «танков типа Рено» для рейхсвера (завуалированно, конечно, с учетом «версальских» запретов), предлагал «станковые пулеметы, поставленные на лафеты с гусеничным ходом и снабженные броней… На подобных же конструктивных данных будет основываться устройство лафета пехотной пушки… которые в связи с этим заменят современные легкие танки». Видно стремление продвинуться дальше опыта 1918 г.

Внешне соблюдая «версальские» ограничения, Веймарская Германия возобновила опыты с танками на чужой территории — в нейтральной Швеции и заключившей Рапалльский договор Советской России. Совместные с СССР работы активизировались после избрания в 1925 г. президентом Германии фельдмаршала Гинденбурга. Сотрудничество включало и функционирование на территории СССР совместных советско-германских «объектов». Так, в октябре 1926 г. подписан протокол об организации советско-германской танковой школы. Разместили ее на юго-восточной окраине Казани, и из различных наименований «объекта» наиболее известным стало название «Кама» — немецкая аббревиатура по первым слогам «Kazan-Malbrandt» (имя города и фамилия первого германского начальника школы). Отметим, что СССР сотрудничал с буржуазно-демократической Веймарской Германией, и обвинения его в «вооружении германского фашизма» беспочвенны — помощь в развитии военной промышленности нацистской Германии будут оказывать уже совсем другие страны.

Германская сторона, заинтересованная в расширении практических опытов, передала советской обширную документацию по своим работам, помогала в производстве первых советских серийных танков. Й. Фольмер, например, работал по советским заказам над дизельными двигателями, разработал проект колесно-гусеничного танка. С апреля 1930 г. в Ленинграде на заводе «Большевик» работало совместное КБ АВО-5 под руководством германского инженера Э. Гротте.

Проект колесно-гусеничного танка Фольмера не был реализован в СССР, однако разработанное Фольмером шасси с опускаемым колесным ходом послужило основой для чешских танков типа «Брейтфельд-Танек», а также шведской машины «Ландсверк»-5 (1929 г.) и танка «Ландсверк» La-30 (1931 г.). Заметим, что заводы «Ландсверк», находившиеся фактически под контролем «Крупп», служили базой и для проверки ряда новых германских разработок в области танкостроения. По проекту того же Й. Фольмера на заводе «Ландсверк» уже в начале 1920-х начали выпускать первый шведский танк М.21 — прямое развитие пулеметного варианта LK II. Оснащенный танками М.21 и М.21/29 механизированный батальон стал учебной базой не только для шведских танкистов — его боевая учеба находилась под пристальным вниманием германских специалистов. Так, осенью 1928 г. на базе батальона провел танковые учения по собственной программе майор (впоследствии — генерал-полковник) Г. Гудериан. С инспекционными поездками Гудериан бывал и на объекте «Кама». Если испытанные под Казанью опытные германские танки «Гросстрактор» и «Ляйхтертрактор» несли явный «позиционный» отпечаток, то последовавшие за ними машины создавались на принципиально других, «маневренных» началах. А параллельно в Германии, сохранившей свой промышленный потенциал, готовилась база для производства новых танков.

Английская «школа механизаторов» требовала моторизации пехоты, инженерных войск, развития мобильных средств связи, постоянного взаимодействия с разведывательной и ударной авиацией. Но именно германская армия реализовала это на практике усилиями того же Гудериана и ряда других военных и технических профессионалов, что не в последнюю очередь определило успехи вермахта в начале Второй мировой войны. Лучше остальных осознала германская армия и необходимость согласованного применения танкового и противотанкового вооружения — не случайно здесь создание легкой и скорострельной противотанковой пушки считалось приоритетным даже в ущерб орудию поддержки пехоты, а в состав формируемых танковых частей включались моторизованные противотанковые подразделения.

Можно сказать, что французы в своей официальной доктрине исходили из того, что танки смогли сделать в 1917–1918 гг., а британцы и немцы сосредоточились на том, чего танки сделать не смогли или не успели в силу несовершенства первых конструкций.

Справедливости ради отметим, что идеи «механизаторов» были живо восприняты и творчески переработаны и в Советском Союзе, где работы по механизации развернулись в 1930-е годы едва ли не наиболее масштабно.

Перемирие 11 ноября 1918 г. остановило Первую мировую войну, но вовсе не прекратило военные действия. Мировая война основательно перекроила политическую карту мира. Прекратили существование четыре еще недавно могучих империи — Германская, Российская, Австро-Венгерская, Османская. Смещались границы, появлялись, перемешивались и исчезали новые государственные образования. Возникло и первое социалистическое государство — Советская Россия. Все это сопровождалось гражданскими и межгосударственными войнами и конфликтами. «Страны-победительницы» в мировой войне — и прежде всего Франция и Великобритания — спешили не опоздать к этому «переделу мира» (собственно, за такой передел они и воевали). И накопленное в годы войны вооружение — включая танки союзников — теми или иными путями попадало в другие страны и воевало в других войнах. Применение в этих войнах бронесил (включая сюда танки, бронеавтомобили, бронепоезда, бронетракторы) — целый набор самостоятельных тем. Мы же коснемся их только в плане дальнейшей судьбы танков, построенных в период Первой мировой войны, и их влияния на развитие танковых войск и танкостроения. Но для начала взглянем на их судьбу на родине.