Я взглянул на поднос: на нем не было свежих французских булок, а только ломтики черствого серого хлеба, по-видимому, со вчерашнего дня — для меня самый ненавистный сорт.

— Нынче утром ничего не доставили, сэр! — извиняющимся голосом начал объяснять Браун.

Но я его прервал.

— А газеты?

— Да, сэр, она доставлена, но только она, и то в последний раз. Завтра не будет газет — так сказано в газете. Не послать-ли за сгущенным молоком?

Я покачал головой, выпил кофе без молока и взглянул в газету. Заголовки объяснили мне все — объяснили даже слишком много, ибо пессимизм, в который впала газета, был просто смешон. Она сообщала, будто по всей территории Соединенных Штатов объявлена всеобщая забастовка; и высказывала самые мрачные предчувствия насчет возможности снабжать продовольствием большие города.

Я быстро пробежал газету, многое пропуская и вспоминая рабочие волнения в прошлом. Давно уже всеобщая забастовка была мечтой организованных рабочих. Эта мечта первоначально родилась в уме Дебса, одного из видных рабочих вождей лет тридцать тому назад. Я вспомнил, что в молодости, в гимназические годы, даже я написал на эту тему статью для одного из журналов и назвал ее: «Мечта Дебса». Должен признаться, что я трактовал эту идею чисто академически, учитывая ее, как пустую мечту, и ничего больше! Но эпоха и мир прогрессировали! Исчез Гомперс, исчезла Американская Федерация Труда, вместе с Дебсом исчезли его революционные идеи; но мечта осталась, и вот, наконец, она воплотилась! Но я невольно рассмеялся, читая мрачные предсказания газет. Я лучше знал, я видел, как часто, слишком часто организованный Труд терпел поражение в конфликтах. Дело будет улажено, это вопрос дней! Это национальная забастовка, и правительству нетрудно будет скоро сломить ее!

Я бросил газету и стал одеваться. Да, интересно бы теперь прогуляться по улицам Сан-Франциско в момент, когда ни одно колесо не вертится, и весь город предается невольным каникулам!

— Прошу прощения, сударь, — промолвил Браун подавая мне мой портсигар, — но м-р Хармед хотел повидать вас перед тем, как вы выйдете!

— Пришли его сюда, — ответил я.

Хармед был дворецкий. Когда он вошел, я прочел на его лице сдерживаемое волнение; он сразу приступил к делу.

— Что мне делать, сэр? Нужна провизия, а поставщики с тележками все бастуют, и ток прекратился — полагаю, и там рабочие забастовали!

— А лавки открыты? — спросил я.

— Только маленькие лавчонки, сэр. Приказчики не явились, и большие магазины не могут открыться; в маленьких же торгуют хозяева и их семьи.

— Тогда возьмите машину, — сказал я, — поезжайте и сделайте закупки! Накупите побольше всего, что вам нужно, или что может понадобиться. Купите коробку свечей — нет, полдюжины коробок. А когда справитесь, скажите Гаррисону, чтобы он подал для меня машину к клубу — не позже одиннадцати!

Хармед хмуро покачал головой:

— М-р Гаррисон забастовал вместе с профессиональным союзом шофферов, а я не умею управлять машиной.

— О, и он забастовал, вот как! — сказал я. — Ну, что ж, когда мистер Гаррисон покажется, скажите ему, что он может искать себе другое место.

— Хорошо, сэр!

— А вы не принадлежите-ли к союзу дворецких, Хармед? А?

— Нет, сэр, — был ответ. — И если бы даже я принадлежал, я не покинул бы своего хозяина в такой критический момент. Нет, сэр, я бы…

— Отлично, благодарю вас! Теперь приготовьтесь сопровождать меня: я сам буду управлять машиной, и мы столько запасем провианта, что сможем выдержать осаду!

Был чудесный день, первое мая — в мае, впрочем, все дни чудесны. Небо было безоблачно, ни ветерка, воздух был теплый — почти бальзамичный. Автомобилей виднелось немало, но управляли ими сами владельцы. На улицах было людно, но тихо. Рабочие, одетые в свои лучшие, воскресные платья, чинно прогуливались, дышали свежим воздухом и наблюдали действие стачки. Все было так необычно и притом так мирно, что я сам наслаждался картиной. Легкое возбуждение щекотало мои нервы. Это был что-то в роде мирного «приключения». Я проехал мимо мисс Чикеринг. Она сама сидела за рулем своего автомобильчика. Она повернула машину и поехала за мною, догнав меня на углу.

— О, м-р Корф, — приветствовала она меня. — Не знаете ли, где я могу достать свечей? Я заходила в дюжину лавок, и везде свечи распроданы! Это ужасно, не правда ли?

Но ее сияющие глаза говорили обратное. Как и все мы, она упивалась событиями. Поиски свечей — да это целое приключение! Только когда мы пересекли весь город и забрались в рабочий квартал, к югу от Базарной улицы, нам попались бакалейные лавчонки, еще не распродавшие свечей. Мисс Чикеринг решила, что одной коробки будет достаточно, но я уговорил ее взять четыре. Автомобиль у меня большой, и я погрузил в него дюжину коробок. Кто его знает, когда окончится забастовка! Я нагрузил также автомобиль мешками муки, порошком для печения, консервами и всеми необходимыми предметами, о каких мог вспомнить Хармед, шумевший и суетившийся над покупками как хлопотливая старая курица.

Замечательное дело: в первый день забастовки никто, решительно никто, не опасался ничего серьезного! Помещенная в утренних газетах прокламация организованных рабочих, что они готовы бастовать месяц, и три месяца, вызвала только смех. А между тем, мы в первый же день могли кой о чем догадаться уже по одному тому обстоятельству, что рабочий класс в сущности не принимал никакого участия в отчаянной погоне за провизией. Разумеется, нет! Целые недели и месяцы, умненько и тихонько, весь рабочий класс запасался продуктами! Вот почему рабочие спокойно прогуливались и позволяли нам раскупать запасы в лавчонках рабочих кварталов!