Первый акт гражданской войны — не немецкое наступление, а английский десант в Мурманске. Брестский договор будет дезавуирован Рапалльским, зато Финляндия так и перестанет быть частью Великой России. Когда утихнут бои, на карте мира останется почти та же великая Россия, только без Польши и Финляндии — двух территорий, с которыми «работали» в Лондоне в течение предшествующих ста лет.

Ключевую роль в этой «работе» играла пресса. Следует отметить, что Англия — не только первая страна в Европе, где появилась периодическая печать, но и первая страна, где возникли журналистские жанры, предназначенные для высмеивания оппонентов словесными и образными средствами. Контроль над массовым сознанием через СМИ станет определяющим фактором войн атомной эры.

Прямое и опосредованное (рациональное и эмоциональное) воздействие на умы через СМИ было в начале XX века не единственным средством манипуляции массовыми аудиториями. Отдельным «полем сражения» была (также, как и в Индии, Китае, Турции) религиозная сфера.

Мистическое направление в религиозной философии, неотделимое от культурного феномена декаданса, общего для Европы в целом, вначале ограничивается узким интеллектуальным (преимущественно литературным) кругом: наиболее известны попытки «создания новой церкви» оккультной группой из среды символистов — кружок Вячеслава Иванова, где перверзные сексуальные практики сочетаются с апологией патриархальной России в противовес «царям-западникам» Петру и Павлу в романах Мережковского. Вторым центром аналогичной важности является сообщество богостроителей. Следует отметить, что Николай Васильевич Чайковский занялся в Америке «богостроительством» за 20 лет до того, как этот термин вошел в обиход в России; там же он общался с сектой трясунов (shakers).

Уже к русско-японской войне опыты религиозного экстаза выходят «на массы», ярким образом отражаясь в феномене Еапона — квази-самостоятельного религиозного авторитета, присваивающего себе духовное руководство в неподготовленной (уличной) среде. Относительный успех эксперимента по выращиванию харизматика под опекой Рачковского, Рутенберга и Соскиса (доселе приписываемое С. В. Зубатову) был поводом для новых опытов.

Более изощренная операция на сознании широкой православной аудитории приходится на канун Первой мировой войны, возникая уже не на обочине, а в ядре духовенства. Речь идет о течении, именовавшемся имяславием.

Имяславие было признано крайне опасной ересью: во-первых, ее представители, иеросхимонах Антоний (Булатович) и схимонах-пустынник Иларион (Домрачев), целенаправленно сеяли недоверие к иерархам, муссируя имущественные вопросы, во-вторых, обосновали свой иконоборческий культ ссылками на Святых Отцов, возбудив широчайшую дискуссию в кругах религиозных философов и снискав у многих из них сочувствие, в-третьих, устроив бунт в самом сердце православия — на Афоне. В свою очередь, применение силы к монахам вызвало волну возмущения интеллигенции: «Гасители духа», — порицал тогда Синод Николай Бердяев.

Духовник русского Пантелеймонова монастыря на Афоне отец Агафодор отправил написанную Иларионом книгу «На горах Кавказа» игумену русского Афонского Андреевского скита о. Иерониму со словами: «Очень вредная книга, написанная в духе Фаррара». Действительно, как аргументация Илариона, так и форма (ссылки на Св. Отцов и позднейших богословов) перекликается с писаниями английского проповедника и историка христианства Фредерика Уильяма Фаррара, книга которого «Житие Иисуса Христа» была издана в русском переводе в Петербурге в 1887 году.

Фредерик Фаррар, сын миссионера, работавшего в Индии, был деканом Кентерберийским, священником в университетской церкви при Кембридже, затем капелланом при дворе королевы Виктории. Этот придворный историк (он написал четырехтомное исследование раннего христианства) был приближен ко двору, несмотря на свою принадлежность к т. н. Широкой церкви и дружбу с Чарльзом Дарвином. Выдержки из Иоанна Дамаскина, Климента Александрийского и других ранних христианских богословов он использовал для пересмотра всех основных положений христианской сотериологии, снижая предельные требования к человеку под демагогическим предлогом о том, что господь есть любовь, а «значит», все спасутся, а такие понятия, как ад и чистилище, следует понимать сугубо фигурально.

В имяславии ссылки на тех же Св. Отцов применялись с иной целью, даже по существу противоположной, но с равной степенью упрощения: имени Христа придавалось магическое значение, его произнесение приравнивалось к молитве, и сам церковный обряд вместе с его земным предназначением таким образом становился «необязательным», вместе с храмами и церковной иерархией; а отношения между молящимся и Господом приобретали вид энергетического обмена. Возникшее из той же гиперболизации закона сохранения энергии, что и фрейдизм, новое направление было по существу ориентировано на отшельников, предающихся экстазу и не обязательно осуществляющих какую-либо иную деятельность: форма обряда разрывалась с содержанием. Однако среди почитателей в религиозно-философских кругах это течение органически связалось не только с собственно религиозными концепциями (символизмом), но и с математикой, благо ряд адептов по принципу простой аналогии отождествили энергетическое действо с прерывными математическими функциями.

Придание имяславцами особого магического значения имени Христа, по существу заменяющего молитву (и храм) сущностно перекликается с тем направлением «светской» лингвистики, которое в советской науке XX века будет связано с именем Михаила Бахтина — ученика «последнего розенкрейцера» Бориса Зубакина, а с сектантской обрядовой практикой мы встретимся в ходе «оранжевой революции» на Украине, в лице харизматичекой секты «Посольства Божиего» — ветви американского «Слова веры». Вполне закономерно наследие имяславцев интересует самую активную фигуру современного церковного раскола — бывшего чукотского архиепископа Диомида.