Потому с новостью следует немного подождать. Безусловно, Пол прав. Его желание совпадает с моим. Однако для меня все не так просто, как ему может показаться. Атмосфера дома накалена не меньше, чем в Парламенте. Папа напоминает на терьера, учуявшего крысу: он постоянно настороже. Мне не запрещено разговаривать с Полом — у папа покуда не хватает храбрости дойти до такого, но он не перестает язвительно намекать, что кое-кто якшается с «политическими авантюристами», «хваткими выскочками» и «радикальным отребьем». Иногда я пытаюсь защищаться, но это неизменно вызывает бурю, отчего я опять как можно быстрее затихаю. Итак, как правило, я страдаю молча.

Тем не менее, я всем сердцем желаю, чтобы все поскорее осталось позади. Ни у кого не должно возникнуть мысли, что мне стыдно зваться невестой Пола, — особенно у папа. Напротив, я действительно горжусь этим, как женщина. Временами, когда Пол говорит и делает что-то необычайно хорошее, я боюсь, что выдам свою гордость: я на самом деле с трудом сдерживаюсь. Я должна радоваться, что мне выпало такое испытание с папа: всегда и везде мне следует проявлять кротость, как бы резок он со мной ни был. В глубине души папа понимает, что я ранимее, чем он; после горячего столкновения он должен особенно остро ощущать это. Я знаю своего папа! Не зря же я столько лет являюсь его дочерью. Я чувствую себя отважным солдатом, который рвется в открытый бой с противником, но вынужден подчиняться приказу и пережидать в засаде, пока в него стреляют.

Как следствие, Сидней взял и предложил мне выйти за него замуж — ну почему именно он?! Это же смешно. Самое поразительное, он был вполне серьезен. Я уже не помню, сколько раз он поверял мне свои страдания, кои претерпевал из-за любви к другим женщинам, — и, должна сказать, некоторые из тех дам считались добропорядочными женами; но впервые в жизни он заговорил о чувствах ко мне, поведав о них со всей страстностью, ему свойственной, а я, желая его успокоить, рассказала о Поле: в той ситуации я почувствовала, что имею право ему открыться. Он же обратил все в мелодраму, делая какие-то странные намеки неизвестно на что, — я чуть на него не разозлилась.

Чудной он человек, этот Сидней Атертон. Наверное, я так к нему строга, потому что знаю его с самого детства и всегда, если возникала такая необходимость, доверялась ему, словно родному брату. В некоторых отношениях он гениален, но иногда… нет, не стану записывать его в болваны, ибо он не таков, хотя частенько совершает разные ужасающие глупости. Все только и говорят о его изобретениях, хотя не знают о половине из них. Чего только в нем не намешано! Большинство было бы счастливо трубить на улицах о вещах, которые он держит в глубокой тайне, тогда как о том, о чем у остальных рот на замке, он сообщает всем и каждому. Один очень знаменитый человек как-то сказал мне, что если бы мистер Атертон остановился на какой-то одной сфере деятельности, посвятив себя конкретной научной отрасли, слава его еще при жизни была бы всемирной. Но заниматься чем-то одним не в характере Сиднея. Он, как пчелка, перелетает с цветка на цветок.

Однако его любовь ко мне выглядит нелепо. Он глубоко заблуждается. Не представляю, как ему это вообще в голову взбрело. Вероятно, его обвела вокруг пальца какая-нибудь девчонка — или ему так показалось. Та, на ком он действительно должен жениться и в конце концов женится, это Дора Грейлинг. Она юна, очаровательна, невероятно богата и по уши в него влюблена; было бы этой влюбленности поменьше, он сам бы в нее по уши втрескался. Кажется, до этого ему остался один шаг: иногда он ей так откровенно грубит. Очень похоже на Сиднея: он всегда груб с теми, кто ему по-настоящему нравится. Что касается Доры, по-моему, она только о нем и мечтает. Он высокий, подтянутый, очень привлекательный, с большими усами и невероятными глазами: похоже, Дору в первую очередь приворожили именно эти глаза. Я слышала, как люди поговаривают, что Сидней обладает сильными гипнотическими способностями; если бы он начал их развивать, то стал бы опасен для общества. Не исключаю, что он загипнотизировал Дору.

Он такой прекрасный брат. Я столько раз обращалась к нему за помощью — и получала отличные советы. Уверена, что по-прежнему буду с ним совещаться. Есть вещи, о которых с Полом вряд ли осмелишься заговорить. Он человек великий и едва ли снизойдет до дамских дел. А вот Сидней может поговорить об этом — и говорит. Когда он в настроении обсудить животрепещущий вопрос украшений, разумнее советчика не найти. Я уже намекала ему, что возжелай он стать модистом, его ждала бы блистательная карьера. В этом я не сомневаюсь.

Этим утром меня ожидало приключение.

Я была в столовой. Папа, как обычно, опаздывал, и я раздумывала, не приступить ли к завтраку без него, как вдруг, бросив случайный взгляд в сторону, заинтересовалась происходящим на улице. Я подошла поближе к окну посмотреть, что случилось. Посреди дороги столпились люди и внимательно разглядывали что-то, вероятно, лежащее на земле. Мне не было видно, что это.

В комнате как раз находился дворецкий. Я заговорила с ним:

— Питер, что там такое снаружи? Пойди и узнай.

Он вышел и вскоре вернулся. Питер отличный слуга, но его манера сообщать даже о самых обыкновенных происшествиях несколько велеречива. Будь он министром, то с легкостью справлялся бы с Временем вопросов [2] : он умеет облекать незначительнейшие события в очень громкие слова.

— Некая неудачливая личность, по всей видимости, пала жертвой несчастливого стечения обстоятельств. Зеваки утверждают, что сей человек мертв. Констебль, в свою очередь, уверяет, что тот просто пьян.