В кабинете командира полка сидел широколицый, скуластый человек в летном комбинезоне и сосредоточенно смотрел в разложенную на коленях карту. Когда Лимарев докладывал, он поднялся и пристально посмотрел на лейтенанта.

— А вот, кстати, и ваш спаситель, — показал рукой на незнакомца подполковник, — командир эскадрильи штурмового полка капитан Сулейманов.

Лимарев быстро сделал несколько шагов навстречу капитану, но потом остановился, устремив вопросительный взгляд на командира полка. Подполковник ободряюще улыбнулся, махнул рукой:

— Обнимайтесь, чего уж там!

Лимарев долго обеими руками жал руку Сулейманова, не в силах ничего сказать от волнения.

— Здорово вы их… на бреющем! — наконец пробормотал он невнятно. — Если бы вы не оказались случайно…

— Зачем случайно? — перебил его капитан. — Ваш командир…

— Коломенский? — подсказал Лимарев.

— …Да, Коломенский… Это он навел по радио. Боезапас у нас еще оставался, ну а парашют — хороший ориентир, я сразу увидел его. Остальное было не так уж трудно. Немцы штурмовиков, как огня, боятся. Только пройти на бреющем — разбегаются, как мыши…

Командир полка подошел к летчикам и, положив им руки на плечи, легонько подтолкнул к двери:

— Ну, ну, идите поговорите, как следует… друзья. А о вылете с вами потом, товарищ Сулейманов…

Когда они вышли, Лимарев увидел Коломенского. Капитан, высокий, худощавый, с несвойственной ему быстротой шел навстречу, а за ним, еле поспевая, бежали летчики эскадрильи.

тояла суровая зима 1945 года. И хотя на носу был март, зима отнюдь не собиралась уступать своих позиций весне. В это время свирепых метелей и обжигающей стужи на одном из участков советско-германского фронта, на плацдарме за Вислой, советские войска готовились к большому наступлению.

Справа, где плацдарм занимал значительную площадь, день и ночь шло сосредоточение новых частей. Слева, где он достигал всего лишь двух-трех километров в глубину, уже два дня наши части вели ожесточенные бои с целью его расширения. Последовательно, овладев первой, второй и третьей траншеями гитлеровцев, стрелковые подразделения к исходу второго дня вклинились в их оборону на глубину от одного до полутора километров. Фашистское командование не хотело мириться с утратой своих позиций. Оно подвергало наши войска частым артиллерийским налетам, бомбило их с воздуха, бросало в бой свою пехоту. Но атаки гитлеровцев неизменно разбивались о стойкость и мужество советских пехотинцев и артиллеристов, танкистов и самоходчиков.

Вот тогда-то, в ночь на третьи сутки непрерывных кровопролитных боев, у гитлеровцев и появился многоствольный реактивный миномет, который солдаты за его протяжный, скрипучий и густой звук выстрела прозвали «скрипачом».

«Скрипач заиграл» около часу ночи. Хорошо зная места своих недавно покинутых траншей, фашисты нанесли нашей пехоте значительный урон.

И началось…

Лихорадочно зазвонили телефоны, спешно заработали радиостанции, в эфире и по проводам понеслись доклады вышестоящему штабу. Оттуда немедленно последовал короткий приказ: «Использовать все виды разведки, засечь и артиллерией уничтожить. Исполнение донести».

…Дошел приказ и до командира взвода оптической разведки старшего лейтенанта Александра Маркияновича Каргина — сутуловатого, худощавого офицера лет тридцати пяти, с овальным, суженным книзу лицом и зеленоватыми глазами. Рот у Каргина словно заключен в скобки двумя глубокими симметричными складками на впалых щеках, поэтому кажется, что с лица его никогда не сходит улыбка.

В боях Каргин участвовал уже второй год, и война многому его научила. По рассказам он знал, что засечь реактивный миномет — дело нелегкое, поэтому, получив приказ, сразу забил тревогу, поднял всех на ноги.

Взвод Каргина был развернут полностью, на все три поста наблюдения, но, несмотря на это и на непрерывное дежурство разведчиков у стереотруб, первый залп «скрипача» поймать всем трем постам наблюдения не удалось.

«Вот если бы миномет дал второй залп, — подумал Каргин, — уже тогда бы мы его нащупали. А то кочует, дьявол, прячется… Да и как его возьмешь с первого залпа? Вспышку один из постов может и не наблюдать, а пересечение двух направлений, без третьего, контрольного, — это же неточно…»

Едва стало смеркаться, Каргин решил сменить разведчиков. На предстоящую ночь он назначил самых опытных: на левом посту — старшего сержанта Воронкова, на правом — сержанта Харитонова. На средний он поднялся сам, взяв с собой вычислителя с планшетом.

Средний, или, как его называли, центральный наблюдательный пункт, находился на чердаке небольшого одноэтажного каменного дома. Крыша дома из жести не предохраняла от пуль и осколков, и для защиты разведчиков Каргин предусмотрительно приказал сложить из кирпича толстые стенки.