— Так пусть все это останется terra incognita.

— Как пожелаете. — Ее вызывающее спокойствие ранило меня, породив подозрение, что в душе она надо мной смеется. Во мне словно проснулся дьявол: — Но в то же время, раз вы заверили меня, что так долго ничего не подозревали, я прошу вас не продолжать этого разговора. По крайней мере, ваша совесть останется чиста. Ибо я хочу, чтобы вы поняли: я люблю вас, любил вас и буду вас любить. Мне совершенно все равно, какие отношения сейчас между вами и Полом Лессинхэмом. Но предупреждаю, мисс Линдон, я не разлюблю вас до гробовой доски.

Она смотрела на меня, широко распахнув глаза, как будто я ее испугал. Честно говоря, этого я и добивался.

— Мистер Атертон!

— Да, мисс Линдон?

— Как это на вас не похоже.

— Создается ощущение, что мы только-только знакомимся с друг с другом.

Она продолжала смотреть на меня своими большими глазами — и взгляд их, признаюсь честно, я выносил с трудом. Неожиданно ее лицо озарилось улыбкой — и мне она пришлась не по душе.

— Не после всех этих лет, да, всех этих лет! Я знаю вас и, пусть и смею признать, что вы не безупречны, полагаю, искренности вам не занимать.

Она вела себя со мной как сестра — старшая сестра. Возможно, я задел ее за живое. Но тут подошел Хартридж требовать своего танца, что давало мне возможность удалиться, не растеряв остатки гордости. Он не торопился и стоял перед нами, засунув, как обычно, большие пальцы в карманы жилета.

— По-моему, мисс Линдон, этот танец обещан мне.

Она подтвердила его заявление кивком и поднялась, взяв его под руку. Я встал и ушел, не проронив ни слова.

Пересекая зал, я столкнулся с Перси Вудвиллем. Он привычно суетился и озирался, будто забыл, где оставил Кохинур [5] , и теперь судорожно искал, куда тот запропастился. Заметив, кто перед ним, Перси поймал меня за рукав.

— Атертон, ты мисс Линдон не видел?

— Видел.

— Да ладно!.. Видел?.. Господи!.. Где? Я с ног сбился, ее разыскивая, разве что на чердак и в подвал не заглядывал… впрочем, туда-то я уже и собирался. Это ведь наш танец.

— В таком случае, знай, она дала тебе отставку.

— Нет!.. Это невозможно! — Рот его открылся буквой О, глаза тоже округлились, отчего монокль шлепнулся на манишку. — Наверное, я все перепутал. По правде сказать, у меня в книжке мешанина, а не список. Она оставила за мной то ли прошлый танец, то ли этот, то ли следующий, хоть убей, не вспомню. Глянь-ка, что там, парень ты что надо, помоги разобраться, какой у меня с ней танец.

Я «глянул» — было сложно не сделать этого, ибо свою бальную книжку он держал прямо перед моим носом, да так, что и глаза не перевести. Иногда бальные книжки кавалеров напоминают упражнение в импрессионистской технике, но у Перси список танцев напоминал записки сумасшедшего. Бумага была исчеркана иероглифами, а что они означают и как вообще попали сюда, сказать я не мог — не я же это писал! Каша в голове Вудвилля успела стать притчей во языцех.

— Сожалею, дорогой Перси, но клинопись не мой конек. Если сомневаешься, когда твой танец, лучше спроси у самой леди — ей это должно польстить.

Оставив его путаться дальше, я отправился на поиски своего пальто: я задыхался и мечтал выйти на улицу; что до бала, то в тот момент мне меньше всего хотелось танцевать. По пути к гардеробной я задержался. Меня остановила Дора Грейлинг:

— Вы забыли, что сейчас наш танец?

Я забыл про это — начисто. И был не рад напоминанию. Правда, пока я смотрел в ее красивые серые глаза и на мягкие черты нежного личика, почувствовал, что заслужил знатную порку. Она ангел — лучше не найти! — но теперь мне было не до ангелов. Имей я малейшую возможность не танцевать — ни с Дорой Трейдинг, ни с одной другой женщиной в мире, я бы предпочел ей воспользоваться… Вот так я стал невежей и обманщиком:

— Вы должны меня простить, мисс Трейлинг, но… мне нездоровится… Не думаю, что смогу танцевать сегодня… Доброй ночи.

Погода в тот час была созвучна моему настроению: черт знает что творилось в душе, черт знает что творилось на улице. Леденящий северо-восточный ветер, игравший в догонялки с потоками ослепляющего ливня, попытался пронзить меня до костей. В такую ночь собак во двор не выгоняют, что уж говорить об извозчиках: мне ничего иного не оставалось, разве только прогуляться пешком.

Так я и сделал.

Я спускался по Парк-лейн, сопровождаемый дождем и ветром — а еще мыслями о Доре Грейлинг. Какой же я грубиян — был и есть! Хотел бы я знать, существует ли на свете поступок более дурного вкуса, чем пригласить леди на танец, а затем бросить ее, ведь если таковой найдется, то его просто необходимо внести в протокол. Посмей хоть кто-то из моих знакомых позволить себе подобное тяжкое преступление, я бы его заколол. Я пожалел, что никто не попытался наказать меня: хотел бы я видеть, как это будет.