Я шел по двору обратно, когда Вудвилль, все еще пребывающий под покровом небес, очнулся и сел. Мое появление, кажется, пробудило его ото сна. Увидев меня, он протер глаза, зевнул и моргнул.

— Эй, где я? — спросил он не совсем без резона.

— Ты на земле — святой или проклятой: раздери меня черти, если я знаю, на какой из них! — но ты, брат, здесь.

— Господи!.. Что это со мной?! Понимаешь, голова раскалывается.

— Тебе меня ничем не удивить — ни тем, что у тебя есть, ни тем, чего у тебя нет: я уже наудивлялся вдосталь. Все, что тебе нужно, это капелька виски — да и мне тоже… только вот совсем не капелька! В моем случае поможет лишь бутылка, да и ее мало.

Я подцепил его под руку, и мы направились в лабораторию. А когда вошли, я закрыл дверь, запер ее на замок да еще засов опустил.

Дора Грейлинг стояла на пороге.

— Я сказала вашему слуге, что меня не надо сопровождать; к тому же я без тети. Надеюсь, я вам не помешала.

Помешала — чертовски помешала; и я едва не сообщил ей об этом. Она вошла в комнату, глаза сияли, она лучилась от счастья: даже невзрачные девицы весьма привлекательны в таком настроении.

— Так я мешаю?.. По-моему, да.

Не дойдя до меня метра три, она протянула мне руку; я не поспешил сердечно ее пожать, и Дора, покачав головой, состроила гримаску.

— Что с вами такое?.. Вам нездоровится?

Она не ошиблась: чувствовал я себя скверно. Так скверно, как может чувствовать себя вполне здоровый человек, и всякий, в ком есть хоть капля проницательности, сразу бы увидел это. В то же время, я не собирался показывать ничего подобного при даме.

— Благодарю, я совершенно здоров.

— Тогда, на вашем месте, я бы попыталась избавиться от такого совершенства; немного несовершенства пошло бы вам на пользу.

— Боюсь, я не из тех, кому вообще что-то идет на пользу: разве я не признался вам в этом вчера?

— Кажется, вы говорили нечто подобное — весьма любезно с вашей стороны напомнить мне об этом. Но не забыли ли вы кое о чем, что еще мне вчера сказали?

— Неужели вы и правда думаете, я помню все глупости, срывающиеся с моего языка?

— Ну спасибо… С меня довольно… Прощайте.

Она повернулась, будто собираясь уйти.

— Мисс Грейлинг!

— Да, мистер Атертон?

— Да, мистер Атертон?

— Что случилось?.. Что я сказал не так?

— Вы пригласили меня посетить ваш дом сегодня утром — не это ли вы назвали глупостью, сорвавшейся с языка?

Приглашение успело вылететь у меня из головы, я это понял — и лицо меня выдало.

— Вы про меня забыли? — Ее щеки вспыхнули, глаза сверкнули. — Простите за недогадливость: я должна была сообразить, что все это притворство и не стоит воспринимать его всерьез.

Она была на полпути к двери, когда я остановил ее: для этого мне пришлось взять ее за плечо.

— Мисс Грейлинг!.. Не судите меня строго.

— Мне приходится… Разве есть на свете что-то хуже, чем незваный — и нежданный — гость?

— Ну вот, еще и это… Если бы вы знали, сквозь что я прошел со времени нашего с вами вчерашнего разговора, вы бы нашли в себе силы смилостивиться надо мной.

— Правда?.. Так сквозь что вы прошли?

Я замешкался. Я, конечно, совсем не намеревался рассказывать ей, что на самом деле случилось ночью. Прежде всего, мне не хотелось выглядеть большим безумцем, чем я уже наверняка был в ее глазах, но в то же время у меня никак не получалось состряпать достаточно правдоподобную историю о деяниях моего ночного посетителя, не оставляющую сомнений в абсолютном здравомыслии рассказчика. Посему я уклонился от ответа — или попытался это сделать:

— Во-первых… я не спал.

Действительно — ни секунды. Когда я наконец попал в постель, «в агонии ужасной всю ночь пролежал» [16] , страдая от худшего из кошмаров — кошмара человека, мучающегося от бессонницы. Перед моими воспаленными глазами то и дело возникала странная фигура Безымянного существа. Я часто смеялся над рассказами о людях, видевших привидений, — и вот я сделался одним из таких людей. Ощущения мои не стали приятнее, когда мне почти удалось себя убедить, что если только у меня получится сохранить обычное для ученого наблюдателя отношение к предмету, я, по всей вероятности, разгадаю тайну моего восточного друга, и его экземпляр из отряда жесткокрылых будет пришпилен — огромнейшей булавкой! — к куску — к чудовищному куску! — пробки. Было жутко вспоминать, как мы с ним блефовали друг перед другом — в очередной раз доказав, что в подобной игре цивилизация обычно терпит поражение.

Дора не могла прочесть все это по моему лицу, но она что-то заметила — ее взгляд потеплел.

— Вы утомлены. — Кажется, она мысленно пыталась найти собственное объяснение происходящему. — Вас что-то беспокоило. — Она оглядела просторную лабораторию. — Вы провели ночь в этой… пещере мудреца?

— Именно.

— Ох!

В ее односложном восклицании таилось много смыслов. Не дожидаясь приглашения, она села в кресло — гигантское и древнее, обтянутое шагреневой кожей и способное вместить полдюжины таких, как она. Скромно приютившаяся в нем девушка выглядела милым воспоминанием, живым и немного осовремененным, о женщинах былых времен. Ее невинные серые глаза, казалось, понимали больше, чем хотели выразить.