Идет беседа, катится, как волны по Волге. Аштывай про свою горькую судьбу рассказывает, про сына Порандая, которого Козьмодемьянский воевода оторвал от отца-матери и отдал в монастырь, рассказывает, а Разин говорит ему:

— В одиночку даже тебе, такому богатырю, не одолеть ни воеводу, ни его стрельцов. Весь народ поднимать против бояр надо. Тогда силен пожар, когда углей много. А не хочешь ли ты на родину к себе вернуться?

— Как — не хочу?! Хоть бы краем глаза глянуть на Юнгу да сынка родного выручить!

— Увидишь родную землю и сына своего найдешь.

Посылаю я тебя в марийский край и жалую званием атамана. Будь и в родных краях, атаман Аштывай, таким же отважным, каким был в сегодняшнем бою. Собери людей верных и жди моего скорого прихода в Козьмодемьянск и Нижний. — Взглянул Разин на дубинку Аштывая и сказал: — И дубина в сильных руках — грозное оружие. Если бы все марийцы взяли в руки по дубинке, наверно, ни одного боярина не осталось бы на Волге, но тебе, атаман, негоже ходить с таким шелепом.

Сказав так, взял Разин лежавшую по правую сторону от него на мягком ковре саблю и протянул Аштываю.

Это была прекрасная сабля с серебряной рукоятью, а сталь клинка сверкала и струилась, как текучая вода.

Аштывай, оробев, нерешительно принял в руки атаманов подарок.

— Эту саблю я отбил в бою у персидского военачальника Менду-хана. Такой другой сабли в мире больше нет. Думал я, что вовек с ней не расстанусь, а в могилу лягу, велю с собой положить. Но ты достоин этой сабли — так владей ею.

— Батюшка атаман, по мне хороша и простая.

— Нет, не отказывайся, Аштывай. Не только саблю дарю тебе, дарю с ней богатырскую силу. В сабле, отвоеванной в бою, — великая сила.

Так Аштывай стал обладателем атамановой сабли.

В ту же ночь тронулся он в дальний путь, к берегам Юнги, на горно-марийский берег.

Как прошел Аштывай царские заставы, кто ему помогал, кто укрывал, о том доподлинно неведомо, но, видно, много друзей у того, кто подымается за народное дело.

А недели две спустя появился в юнгинских лесах отряд храбрецов. Они прогоняли из деревень сборщиков ясака, заваливали засеками дороги, по которым должны были двигаться царские войска к Симбирску.

Однажды нагрянули они в монастырь, сокрушили дубовые ворота, разогнали стрельцов и ворвались на монастырский двор.

Не взглянув на перепуганных монахов, Аштывай перебегал из кельи в келью, из дома в дом в поисках сына, но его нигде не было.

Аштывай схватил за грудь пузатого келаря [11] :

— А ну говори, толстое брюхо, куда дел моего сына?

— Какого сына? Кто ты? — заикаясь, бормотал монах.

— Я — Аштывай. Знаешь такого?

— О боже, как не знать! Ты же благодетель наш, свою землю монастырю отказал…

— Куда сына запрятал?

— Я не виноват… Ей-богу, не виноват… Все Володимерко, он теперь большой начальник — пристав всего горного берега. Он твоего сына взял из монастыря. «Нет у меня родного своего сына, говорит, так воспитаю чужого».

— Опять Волотка! — воскликнул Аштывай и, оттолкнув монаха, выбежал во двор.

Там Аштывая уже искали.

— Атаман, к тебе человек из Козьмодемьянска от Ильи Долгополова.

Аштывай подошел к гонцу. Ба! Да это же старый знакомый, тот рыжебородый стрелец, что вязал его на дворе собственного илема.

— Опять будешь руки крутить? — усмехнулся Аштывай.

Стрелец покраснел, опустил глаза вниз:

— Не гневайся, атаман. Что было, то было. Теперь я господам не слуга.

— Ну ладно. Сказывай, с чем послал тебя Илья.

Стрелец рассказал, что в Козьмодемьянске посадские люди и стрельцы давно готовы перекинуться на сторону Разина и что пусть только юнгинские марийцы с оружием подступят к городу, а там городские помогут.

— Ну, коли так, ждите нас, — ответил атаман.

С отрядами приюнгинских марийцев к Козьмодемьякску подошли марийцы и русские с Суры, пришли чуваши из-за Сундыря и Унги. А едва лишь с городской стены заметили приближающиеся первые отряды разинцев, поднялся черный люд в городе. Вмиг гневная толпа разнесла приказную избу, убила воеводу и боярского сына Федора Дергалова.

Аштывай на белом коне промчался по улицам к дому Волотки.

Ворота Волоткииого дома были распахнуты настежь, а в доме уже хозяйничали посадские.

— Аштывай-родо! — бросился к нему человек в черном кафтане.

— Здравствуй, Илья-друг!

— Вот хотели твоего врага Волотку в его доме захватить, да он, проклятый, успел-таки сбежать. А сын твой здесь. Эй, Порандай, встречай отца!

Облилось кровью сердце Аштывая, как увидел он босоногого, исхудавшего парнишку в рваном кафтанишке.