– Наденька, послушай! Это – Вадим Васильевич, его прислали к нам из будущего, из 2027-го года. Он – врач. В будущем владеют такими технологиями, какие нам и не снились. Он меня вылечил, и после этого забрал с собой. Я провел с ним в, гм-м… санатории, больше года, отдохнул и немного поработал. А теперь вернулся.

– Как же так? Я же вышла из комнаты всего пять минут назад!

– Так ведь на то и путешествия во времени, Надежда Константиновна, - вмешался я в разговор. – Дело в том, что у нас там, в будущем, заинтересованы, чтобы Владимир Ильич прожил подольше и еще поработал. Он вам сам позже объяснит, что и как. А вы уж ему помогайте, как сможете.

– Да… Я понимаю… Но погодите немного, я соображу… Слишком много всего сразу, дайте опомниться.

– Да-да, успокойтесь и отдышитесь, Надежда Константиновна, мы вас не торопим. Я сейчас опять остановил время, так что мы можем поговорить без спешки, и даже поужинать вместе. Вы не возражаете?

– Да… Нет… У нас ведь ничего такого нет дома, мы не ожидали гостей…

– А вы не волнуйтесь об этом, это не ваши проблемы. Садитесь за стол.

Крупская, едва переставляя ноги, подвинула к столу стул и присела. Ленин занял место рядом. Поскольку третьего стула в комнате не было, я его тут же раздобыл из воздуха и тоже сел за стол перед ними. Крупская вздрогнула и даже прижала руку ко рту, чтобы не закричать.

Ленин весело засмеялся:

– Теперь представляешь, Наденька, каких чудес я насмотрелся за этот год? Ну, Вадим Васильевич, не ударьте в грязь лицом! Кормите нас ужином!

На этот раз я не стал делать что-то особенное. Три тарелки борща, три бифштекса с картофелем, салаты, соки, фрукты, напитки… Мы приступили к еде в молчании. Крупская вначале сидела неподвижно, как завороженная, глядя то на стол, то на меня, то на Ленина, пока он не растормошил ее.

Наконец она поковыряла вилкой в салате, отведала борщ и начала резать бифштекс на тарелке.

– А… Нельзя ли позвать Машу? Все такое вкусное… Мы отвыкли от такой еды за последние годы.

– Пока не стоит, Надежда Константиновна, - сказал я. – Вы позже сами ей расскажете, что посчитаете возможным. Не забывайте, мы сейчас живем в другом времени, а вся вселенная за дверью замерла и ждет, пока мы закончим разговоры.

– Да… Понимаю… Но все это так невероятно!

– А как же вы думали? Путешествия во времени – это ведь не поездка в автомобиле. Ну что, вы уже успокоились и можете выслушать меня?

– Да, Вадим Васильевич, я вас слушаю.

– Так вот, мы там, в будущем, несмотря на все наши технологии, крайне не удовлетворены тем, как развивались события в этом мире последние сто лет, или чуть больше, и считаем, что следует многое изменить. Поэтому я и прибыл сюда, вылечил Владимира Ильича, и мы с ним обговорили, что и как. Позже он введет вас в курс дела.

– А что не так, Вадим Васильевич? Что мы неправильно сделали?

– Да нет, все было неплохо, Надежда Константиновна, пока Владимир Ильич имел возможность влиять на ход событий, а вот после того, как он заболел, все пошло гораздо хуже. Нас, прежде всего, беспокоит не настоящий момент истории, а то, что случилось потом, в ближайшие десятилетия. И вот это ему, да и вам тоже, предстоит исправить. Ну, он все это уже неплохо продумал, составил кое-какие планы, написал вчерне книги и статьи. Здоровье его и работоспособность полностью восстановлены. Но есть серьезнейшая проблема – как убедить врачей, товарищей и всю страну, что он полностью выздоровел и готов вновь приступить к работе? Я боюсь, что далеко не все будут этому рады… А раскрывать карты перед всеми мы не имеем права. Представляете, что произойдет, если все узнают, что мы можем из будущего влиять на прошлое?

– Да, разумеется… В лучшем случае, нас всех упрячут в сумасшедший дом! Я и сейчас еще не уверена, в здравом ли я уме, что же говорить обо всех остальных?

– Вот поэтому и нужно тщательно продумать, что сказать о выздоровлении Владимира Ильича, как это преподнести…

Ужин закончился, я прибрал со стола, и мы пересели в кресла, третье из которых я тут же раздобыл, а стул убрал.

– Ну-с, открываем совещание! – провозгласил Ленин. – У кого какие мнения, с чего нам начать разговор с врачами? Встретить ли мне их завтра на ногах в полном здравии, или же посимулировать еще несколько дней, сделать вид, что постепенно выздоравливаю?

– Я думаю, - сказала Крупская, - что симулировать нет смысла. Они и сами прекрасно знают, что выздоровления ожидать не следует. А вот огорошить их внезапным появлением в полном здравии можно. Завтра профессор в 11 часов назначил консилиум, причем будет присутствовать нарком здравоохранения товарищ Семашко, вот сразу пусть и делают выводы.

Я заметил:

– Но они, разумеется, будут настаивать, чтобы Владимир Ильич, по крайней мере, в течение нескольких дней или недель соблюдал режим, отдыхал, лежал в постели. А он хочет появиться на конференции хотя бы в последний день, показаться народу, так сказать. Как это организовать? Замечу, что физически это для него вполне возможно и никакого вреда не принесет. Подчеркиваю, он совершенно здоров и будет здоров еще многие годы. Кроме того, не буду скрывать, есть возможность, что лица, не заинтересованные в его возвращении, могут организовать покушение, представив это как естественный ход болезни. На врачей же можно надавить, чтобы было соответствующее заключение. Вы не догадываетесь, кто это может быть?

– А что тут догадываться, и так ясно. Сталин, разумеется! – воскликнула Крупская.

– Ага, и вы так полагаете?

– Конечно! Сейчас он – царь и бог, а если Володя вернется на сцену, ему конец, рано или поздно. Я же знакома с письмом, которое адресовано съезду! А Сталин – не дурак, он прекрасно все понимает.

– Ну вот, из этого и надо исходить. Как вы думаете, каким может быть механизм покушения?

– Наиболее вероятно – отравление, - сказал Ленин. – Дело, видите ли, в том, что я сам просил его достать яду, не хотел напрасно мучиться. Он, как будто бы, достал, но передать его мне отказался, ссылаясь на то, что я, якобы, не могу в таком состоянии трезво мыслить. А теперь вполне может им воспользоваться. К тому же, я боюсь, что могут пострадать и другие люди, к которым попадет отравленная еда или питье. А он в дальнейшем может просто сказать, что я сам использовал яд.