– Так вот что тебя беспокоило все это время? – я должна была это понять. Теперь были ясны все его намеки, на которые, будучи слишком зацикленной на себе, я не обращала никакого внимания. – Я не виню тебя в успехах, Кэм, а горжусь тобой... Мои чувства совершенно далеки оттого, чтобы быть разрушенными. Я никогда не винила тебя в случившемся. Просто не могу думать об этом - не хочу позволить себе помнить - потому что, если начну, то никогда не смогу остановиться. Я буду парализована, навечно погрязнув в вещах, которые не смогу изменить.

– Почему так плохо все помнить? Мы были семьей, вместе противостояли всему миру. Разве ты не хочешь удержать все эти добрые чувства?

– Просто существует слишком много всего, чтобы пытаться это разделить. Пришлось собрать все вместе, засунуть в ящик и постараться не приближаться к нему, – я пожала плечами. Это была правда. Конечно, не было чувства гордости за свой поступок, но только это помогло мне вставать с постели каждый день все эти три года.

Моя уверенность уняла бурю в его глазах, и потом он дулся от смятения.

– А что если я покажу тебе, что воспоминания не ранят тебя?

Я могла бы сказать, что его мозг уже работает над этим.

Все что мне оставалось сделать, это лишь согласиться, очень, очень осторожно.

Спустя шесть часов, мы валялись на огромной кровати Кэма, и игнорировали солнце, ярко светившие за задернутыми шторами. Я нехотя позволила ему выманить себя из безопасного укрытия, при помощи трех бутылок вина. Мы приняли участие в нашем любимом развлечении - просмотре комедийных ужастиков восьмидесятых.

– Ладно, — драматично вздохнула я, когда пошли титры действительно ужасного триллера о лепреконах. – Сдаюсь, это была и, правда, хорошая идея.

– Говорил же тебе! – он горделиво выпятил грудь, и начал соскальзывать с мягкого одеяла, чтобы переключить DVD. Я позволила Кэму уговорить себя на смену поколений и попробовать новый фильм под названием «Тело Дженнифер» (которое он описал как «крайне недооцененный»). – Мы постоянно так делали, когда жили в лофте и, кажется, ты не проявляла никакого недовольства.

Серые пижамные штаны, в которые он переоделся, свисали на мужских бедрах, когда Кэм шел к большому плоскому экрану, и мне пришлось быстро вытереть капли вина, стекающие по подбородку, при виде этой картины. Я решительно отодвинула бокал подальше, уверенная в том, что именно вино было причиной моего разыгравшегося либидо. Не думала, что это поможет, потому что уже прикончила бутылку, но знала точно, что-нибудь нужно предпринять, чтобы утихомирить свое желание запрыгнуть на мужчину.

– Ну, все было не совсем так, – заметила я, пытаясь прочистить голову.

Он выглядел заинтригованным, когда закончил с DVD плеером и, вернулся на свою сторону кровати. Тонкая белая футболка сбилась на животе, приоткрывая обнаженную кожу. Шрам, который достался ему после операции аппендикса, вызывал воспоминания о том, как я прослеживала эту линию много раз, когда лениво раздевала его.

Я вздрогнула и перевела взгляд на более безопасную территорию.

– Мы никогда не пили, – пришлось отвлечься собственными словами. – Если не считать того факта что мне было восемнадцать, когда мы переехали, я была беременна. Вообще-то, мы даже никогда не ходили на свидания, когда не было беременности, если ты напряжешь свою память.

Он задумчиво бормотал.

– Наверное, я никогда не задумывался об этом в таком ключе. Ты была такой крошечной, когда мы с Томасом приезжали на лето. Было сложно представить тебя беременной даже тогда.

– Тело балерины, – прошли месяцы, пока я не осознала собственное состояние. Мой цикл никогда не был регулярным, поэтому не возникало никаких подозрений, когда я пропускала периоды, и может быть, на задворках сознания было понимание, что что-то не так. Но на осознание моей беременности ушло много времени. То есть, я должна была знать. Это же мое собственное тело. Должна была понять.

Отвлекшись на собственные мысли, я замерла от удивления, когда Кэм протягивал руку и накрывал мой живот, как будто это был самый естественный жест в мире. Меня парализовало, когда он приподнял мою толстовку Университета Северной Каролины, и его холодная рука соприкоснулась с той самой кожей, под которой когда-то рос ребенок.

Мои мысли перешли на грязную территорию. Пальцами он очерчивал линии на моих ребрах.

– Ты ненавидела то, что толстеешь. Я помню, твою реакцию на каждый фунт, но твое тело оставалось таким же сексуальным. Ты округлялась в тех местах, которые всегда были плоскими, но я постоянно хотел прикасаться к тебе, – парень подул на мое ухо, и его тело придвинулось чуть ближе.