Георгий Семенович умер сразу после войны. Их дом в начале войны разбомбили. Весной сорок второго их все-таки эвакуировали из блокадного Ленинграда в Углич. Вернулись назад, скитались по углам. Когда она осталась одна, её приютила у себя Вера Павловна Абрамова (Калицкая) - первая жена Александра Грина. Будущий писатель в юности был связан с революционной молодежью. Когда революционеров арестовывали, к ним под видом "невест" ходили молоденькие гимназистки, приносили "с воли" вести и литературу. Вот такой "невестой" была для Грина Вера Павловна. Молодые люди сошлись близко, обвенчались, и она, как жена декабриста, поехала с ним в ссылку, только не в Сибирь, а в Архангельскую губернию. Но характер у писателя был ох какой тяжелый, уже после ссылки они раcстались. Вера Павловна вышла замуж за химика Казимира Петровича Калицкого и поселилась у него в этой самой квартире.

Грин часто навещал бывшую жену, почти всегда "под мухой", в основном когда нуждался в деньгах. Естественно, долги не отдавал.

– Казимир Петрович очень сердился - говорила Татьяна Васильевна, явно передавая слова Веры Павловны.

До самой пенсии Татьяна Васильевна проработала в академической библиотеке. Работой она жила. Надо думать, как важно для пожилого человека ежедневное общение в привычном коллективе. Ну, все вы не раз сталкивались с библиотекарями, знаете, какие это люди. А библиотека Академии наук, это заповедник библиотечных работников! Это я утверждаю, потому что хожу туда, как в сказке говорится, "тридцать лет и три года"!

Мы с Татьяной Васильевной как личную трагедию восприняли пожар 1988 года. Я помню, как обгорелые газеты, вперемешку со снегом разносило ветром по внутренним дворам библиотеки. До сегодняшнего дня в коридорах и помещениях библиотеки, если принюхаться, чувствуется едва уловимый запах гари. Но больше всего пострадали книги не от огня, а от воды и грибка. Работникам библиотеки и других академических учреждений раздавали книги для просушки. Наша квартира была похожа на сушилку в прачечной. Книги висели на всех бельевых веревках, лежали на всех радиаторах. Отголоски того пожара я ощущаю часто. Иногда заказываешь книгу по каталогу, а на требовании пишут - "пострадала при пожаре".

Но в этом пожаре "сгорела" и Татьяна Васильевна! Прежнего директора сняли, а новый занялся "омоложением" коллектива. Первым делом он уволил всех пенсионеров. Бедная Татьяна Васильевна! Ей буквально "перекрыли кислород", лишили главного - ежедневного общения и занятости. Остался только телефон, Лилечка с Аллочкой, да соседи, у которых времени на детей-то не хватает.

Татьяна Васильевна, почему-то не носила тапочки, ходила по квартире в стоптанных туфлях. Она вообще была экономной, почти ничего нового не покупала, донашивала старые вещи, как, впрочем, и все люди тех лет. Мою жену раздражало цоконье ее каблучков в коридору.

– - Ну что, ей тапки не купить? Детей поразбудит!

И только сейчас, когда я пишу эти строки, мне пришла на ум простая мысль, что нам нужно было просто подарить ей на день рождения (а лучше, на день снятия блокады) простые тапочки!

Умерла Татьяна Васильевна так же тихо, как и жила. Обычно по утрам она выходила на кухню и ставила на плиту свой чайник, а тут полдень, а она не выходит. Я постучал - тишина, приоткрыл дверь и увидел ее, неподвижно лежащую на кровати.

– - Татьяна Васильевна! Вы спите?

Никакой реакции. Взял ее руку - холодная!

Её увезли на скорой, а мы позвонили Аллочке, дали телеграмму Зое! Аллочка прибежала, расплакалась. Пришел участковый, опечатал комнату. Когда из Иркутска прилетела Зоя, мы пошли к нему за разрешением снять печать. Зоя высыпала перед молодым человеком кучу справок, подтверждающих ее родство с Татьяной Васильевной. Парень долго вертел в руках метрическое свидетельство с сургучной печатью, выданное Иркутской епархией еще до Первой Мировой, и спросил:

– - А какого-нибудь "советского" документа у Вас нет?

– - Паспорт пойдет?

– - Ну, так с этого бы и начинали! Я такие бумаги только в музее видел. Давайте паспорт, я запишу Ваши данные, и можете срывать печать!

Похоронили Татьяну Васильевну на Шуваловском кладбище, рядом с Георгием Семеновичем. Уже после похорон мы с Зоей разбирали ее бумаги. Татьяна Васильевна всю жизнь вела дневник. Когда прочитали последнюю запись, я вздрогнул. Это -- как послание с "того света!" Она пишет о том, что делала днем, кому звонила, что читала, и в конце:

– - Вот, только сердце как-то сжимает, словно клещами! А, в чем причина -- не ведаю!

Так и написала - "Не ведаю!", как писали интеллигентные люди начала века! А еще я наткнулся на письмо, написанное Георгием Семеновичем из Болшева. Начиналось оно так: "Здравствуй милая моя обезьянка!"

"Рыжуха"

(история лошади)

В Ленинград я попал, что называется, "от сохи"! Вообще-то родился и вырос я на целине, где на бескрайних степных просторах хозяйничал "железный конь", но одну соху я помню хорошо.