Поэтому если студенты первой половины XIX века, закаляя тело и характер, готовили себя к государственной службе, подвигам во блага Отечества, то многие сверстники Ульянова мужественными играми в конспирацию и дуэли подражали романтичной эстетике революционных партизан.

Правда, сам Ульянов личного участия в драках старался избегать (жертвовать собой ради какой бы то ни было идеи он не собирался, так как с юности обладал достаточно трезвым и расчётливым умом), но присутствовать на жестоких поединках и тайных судилищах над разоблачёнными провокаторами любил, жадно наблюдая и учась. Особенно волновал его феномен власти, причём не только в обычном её понимании контроля над людьми, а в более широкой, метафизической перспективе: интересовала возможность по собственному усмотрению разрушать миры и возводить на их месте свои собственные. Вот удел, достойный выдающегося ума, который он справедливо признавал за собой.

*

Учёба в Казанском университете продолжалась всего три месяца. Как брат «государственного преступника», Владимир с первых дней пребывания в высшем учебном заведении находился на особом учете у начальства, а вскоре дал повод администрации насторожиться. В архиве Департамента Просвещения сохранилась докладная записка Попечителя Казанского учебного округа о поведении неблагонадёжного студента перед началом студенческих волнений. Судя по всему, она была составлена чиновником на основе сообщения неизвестного информатора, который всё время находился в эпицентре событий. Итак, вот этот бесстрастный взгляд на события ангажированного администрацией очевидца: «Еще дня за два до сходки Ульянов подал повод подозревать его в подготовлении чего-то нехорошего: проводил время в курильной комнате, беседуя с наиболее подозрительными студентами; уходил домой и снова возвращался, приносил что-то по просьбе других и вообще вел себя очень странно. 4-го же декабря бросился в актовый зал в первой партии бунтовщиков и вместе со студентом Полянским они первыми неслись с криком по коридору 2-го этажа, махая руками, как бы желая этим воодушевить других…».

Итак, противозаконная студенческая сходка состоялась 4 декабря 1887 года. Поводов для протестного выступления у студентов было предостаточно. Это и установление полицейского режима в учебном заведении в связи с принятием реакционного университетского устава, запрет студенческих обществ, исключение из университета неблагонадёжных с точки зрения администрации учащихся и профессоров.

Ульянов не был организатором «мятежа», но с молодёжным задором принимал в нём самое активное участие, забыв об осторожности. Впрочем, никогда в жизни не будет он больше действовать столь необдуманно, легко и безоглядно подчиняясь лишь порыву души.

Когда группа студентов-академистов, ставящих образование выше политики, попыталась уговорить радикально настроенных товарищей прекратить митинговать и вернуться в аудитории, чтобы не подставлять университет под гнев властей, мятежники начали оскорблять и избивать их. Для Ульянова это событие стало тем же, чем явилась для молодого Наполеона осада Тулона, где скромный артиллерийский лейтенант Бонапарт впервые сумел по-настоящему отличиться.

После того как власти подтянули к месту беспорядков батальон солдат, Владимир, покидая с товарищами здание университета, швырнул свой студенческий билет привратнику.

Этой же ночью по распоряжению казанского губернатора зачинщики студенческих беспорядков, в том числе Владимир Ульянов, были арестованы жандармами и брошены в тюрьму. Владимира взяли на квартире. Среди ночи в дверь настойчиво забарабанили. Едва прислуга открыла нежданным визитёрам, небольшая прихожая мгновенно заполнилась городовыми и околоточными полицейскими чинами, голубыми жандармскими шинелями, какими-то штатскими с повадками юрких хищных зверьков… Чинно вошёл товарищ прокурора в пальто с бобровым воротником, за ним – пристав с помощником. Оказались здесь и два сторожа с расположенного поблизости мануфактурного склада: по-видимому, мужиков привлекли в качестве понятых.

– Вы – господин Ульянов, студент первого курса университета? – очень вежливо обратился к вышедшему на чужие голоса юноше в ночной сорочке огромный штабс-капитан весьма бравого вида с закрученными кавалерийскими усами и импозантными бакенбардами.

Молодой человек, ещё не окончательно проснувшийся, растерялся. От этих людей, внезапно ворвавшихся в его дом, исходил сильный запах армейской кожи, табака, оружейной смазки, а ещё… ещё от них веяло явной опасностью: за спиной юноши, позвякивая амуницией, перешёптывались квартальные.

– Ну-с, отчего же вы молчите, сударь? Извольте отвечать, – насмешливо пытал его жандарм, получая явное удовольствие от жалкого вида юноши. Уж он-то знал, что большинство из этих горлопанов-студентов только в толпе смутьянов «Робеспьеры», а стоит взять их за жабры поодиночке, как они тут же раскисают.

– Да он это, он, вашбродие! – указывая на Владимира, убеждённо заявил один из городовых. – Я на своём участке всех знаю.

Офицер улыбнулся и смягчил тон.

– Да вы не бойтесь, юноша, – продолжая ухмыляться в гусарские усы, ласково мурчал штабс-капитан. – Участь вашего братца вам пока не грозит.

– А я и не боюсь! – покраснев до корней волос, с вызовом воскликнул Владимир: ему стало стыдно за минутную слабость. Но чего бояться? В самом-то деле, не расстреляют же его за такую пустяковую историю!

После короткого обыска его вывели на улицу к поджидающему у дома полицейскому фургону. Мария Александровна, рыдая в платок, вышла проводить сына. Он уже жалел, что ввязался в дело, после которого у бедной матушки непременно прибавится седых волос, да и студенческий билет выбросил напрасно… Что же теперь будет?