Ранним утром Ерофей Павлович уже был в воеводской канцелярии. Оказалось, что он перестарался. Пётр Годунов ещё не выходил из дома и на службе не появлялся. Хабаров терпеливо ждал его. Годунов, войдя в помещение, сразу обратил внимание на незнакомого человека, оглядел его и спросил:

— Это ты, братец, Хабаров?

— Так точно, ваша милость.

— Что же ты так рано пожаловал? Мы не договаривались. У меня неотложные дела, кои надо решать незамедлительно. Приди попозже, тогда и побеседуем вдоволь.

— Как вам угодно, — сдержанно ответил Ерофей Павлович.

Он зашёл в главный собор Тобольска, находившийся невдалеке от воеводской канцелярии. Поставил свечу перед одним из образов, помолился, потом разговорился с рослым белокурым служителем, оказавшимся соборным псаломщиком.

— Издалека? — спросил он Хабарова.

— С Киренги.

— Это что за край?

— Киренга — приток Лены, крупнейшей реки Восточной Сибири.

— Значит, приезжий. Смотрю, что ты не из наших постоянных богомольцев. В Тобольске уже года два-три проживает ссыльный басурманин, Юрий Крижанич. Слыхивал про такого?

— Не довелось.

— Он книги пишет, учёный. К нам попал в ссылку за какие-то неведомые грехи. Собирает рассказы о Сибири. Интересуется всеми приезжими из дальних краёв. Ты бы его заинтересовал.

— Как говоришь, зовут его?

— Крижанич Юрий. Хорват.

— Это кто же?

— Есть народ такой — хорваты. Говорят на своём языке, похож он совсем чуток на русский.

— Чем, ты говоришь, занимается этот... как его, Крижанич?

— Книги пишет.

— Любопытно. При возможности встречусь с ним.

Прошло немного времени, и Хабаров решил, что уже пора отправляться к воеводе.

Годунов встретил Хабарова приветливо, вышел из-за стола, заваленного бумагами, протянул гостю руку, предложил сесть. Сам сел на своё место, за столом. Одет воевода был просто, в тёмный суконный сюртук, доходивший до колен и застёгнутый наглухо.

— Наслышан о тебе, Хабаров, — сказал Годунов, — в Сибирском приказе добрым словом вспоминают тебя.

— Рад это слышать.

— Хочу от тебя послушать про твою службу на Амуре.

— Это будет длинный рассказ.

— А нам спешить некуда. Рассказывай.

— Коли позволишь...

Ерофей Павлович обстоятельно рассказывал про амурскую службу. Годунов не прерывал его и слушал с явным интересом.

— Чувствую, что ты хотел бы вернуться на Амур, — произнёс воевода, когда Хабаров закончил свой рассказ.

— Ты меня насквозь увидел, Пётр Иванович.

— Значит, тянет Амурская земля.

— Ещё как тянет.

— Чем же я могу тебе помочь?

— Прояви воеводскую власть. Разреши вернуться на Амур. Хотел бы строить в Приамурье города, крепости, заводить хлебные пашни, разводить скот. Не зависеть бы от туземного населения.

— Похвально, Ерофей Павлович.

— Надеюсь, что хлебные запасы, собранные на Амуре, принесут нам великие прибыли и сократят казённые расходы. Я бы хотел снарядить отряд, который отправится со мной на Амур, за свой счёт. Казне это урона не нанесёт, а прибыль даст.

— Тоже похвальное желание.

— Отпускаешь меня на Амур, воевода?

— Какой ты скорый, Хабаров.

— Разве я прошу тебя о чём-то недостижимом?

— Подумать надо над твоей просьбой. Видишь ли... Приходится считаться мне с серьёзными доводами. Вот передо мной отписка якутского воеводы Большого Голенищева-Кутузова. Жалоба на Черниговского, который расправился с Обуховым и бежал на Амур, стал главарём беглой ватаги сообщников. Как я могу отправить тебя на Амур, когда там хозяйничает Никифор Черниговский со всякими воровскими людишками?

— Я ему не сообщник. Убийство воеводы Обухова на совести Никифора и его сообщников.

— Всё правильно. Но удовлетворить твою просьбу, не раздумывая, затрудняюсь. Подумаем. Давай сейчас поговорим о другом.

— Я ведь готов отправиться на Амур со своими людьми, на своих судах, со своими хлебными запасами. Разве моя служба на Амуре не принесёт Московии прибыли?

— Заманчиво, Ерофей. Поэтому и ответить тебе с ходу непросто. Трудно даже. Зело трудно. Давай прервём эти разговоры, чтоб я мог подумать.