Контент книги содержит прозаические миниатюры, арт-видео (сценарии короткометражных фильмов), репризы для цирка и полудокументальные мини-пьесы, виртуальные перформансы в виде полудокументальных рассказов.Можно ли сие отнести к такому виду (жанру) литературы, как контркультура?Это пусть решает Его Величество Читатель, голосующий за автора рублём.Содержит нецензурную брань.
Полудокументальные рассказы, эссе
Благородный поступок
Одному писателю по фамилии Упёртый (возможно, это был псевдоним) решительно не везло с публикациями. Рядом с его домом расположилось небольшое издательство, и Упёртый Арсений стал часто наведываться в редакторский отдел, стараясь личным обаянием покорить сердце главной редакторши, которую звали Надежда Бескомпромиссная. Муж редакторши был владельцем этого издательства, но в издательстве даже не появлялся, забив на все заморочки, связанные с выпуском книг, и отдав всё на откуп своей жене. Надежда Бескомпромиссная по совместительству являлась ещё и главным бухгалтером, поэтому для сотрудников и авторов издательства не было никого выше на земле и небе Надежды Бескопромиссной. Конечно, Арсений, живя в эпоху Интернета, мог по мылу пересылать свои работы в разнообразные издательства, что, собственно, он и делал, однако никто ни разу на его письма с вложенными файлами рассказов не ответил. Отъезжать далеко от дома Арсений не любил, поэтому решил взять соседствующее с его домом издательство на абордаж, приложив к ентому делу все своё мужское обаяние и навыки женского угодника. Изучая психологию женщин, он часто под разными женскими никами появлялся в сети, где его жеская ипостась пользовалась успехом, и посему он считал себя знатоком женской психологии. Однако функционерша была непреклонна и не очень любила Упёртого.
– Вы бы, Арсеньюшка, не лезли в те сферы, до которых ручонками пока дотянуться не можете, – отвечала Надежда на его попытки втянуть редакторшу в разговор о фундаментальных слоях человеческой экзистенции.
– Наденька, – заискивающим голосом продолжал Арсений, – встречаю я как-то черную вдову, красавицу, очень похожую на Вас, но Вы лучше… Так вот, она мне что-то о поминках лепечет, о покойнике, а я ей прямо в лоб говорю, что смерть – это где-то там, в маленькой, сжавшейся в точку частице реальности. А здесь – жизнь. Вечная. Никто не умер, все живы. Просто устали от нас и занялись другими делами.
– Арсений, – функционерша сурово поджала губки, – стёб – это весело, особенно под водочку. Но… поаккуратнее как-то, фильтруйте время от времени.
"Толстая дура", – мысленно проговорил Арсений и пересел к Заместителю Главного Редактора Оленьке Логичной. Оленька совсем недавно приехала из Германии, где очень успешно развелась с богатым мужем, можно сказать, немецким олигархом, которому она успела родить ребёнка, которого, конечно, забрала с собой, но связь ребёнка с отцом продолжалась в виде солидных алиментов в ЕВРО. Работала Оленька в своё удовольствие, ибо с такими алиментами можно было не думать о хлебе насущном.
– Оленька, – запел Упёртый, кося глазками на главную редакторшу, – я говорил уже ранее, что русский характер непредсказуем как в ту, так и в другую сторону.
Арсений решил привлечь внимание Надежды Бескомпромиссной с помощью просвещённого национализма-патриотизма.
– Если бы Вы предложили в России мужчине пройти вперед себя, то в подавляющем числе случаев вы получили бы категорический отказ. Русский мужчина хоть и не всегда корректно относится к женщине, но в основе своей благороден, хоть и бывает не всегда трезв при этом. Потому что русские воспитаны на Толстом, Чехове, Достоевском. Согласен, не все читали этих классиков, но в русском человеке изначально, еще до его рождения, живет чувство благородство, чувство товарищества, чувство долга перед Родиной, перед людьми его окружающих. Они передаются от отцов.
Патриотизм – это не когда ты ненавидишь инородцев, а когда ты ЛЮБИШЬ людей, тебя окружающих.
И не важно, какого цвета у них кожа, раскос глаз, важно на каком языке они говорят, под каким небом родились и выросли. Все это – русские люди. И не важно, этнический немец ли он, еврей, чеченец, белорус… Тот, кто отделяет одного русского человека от другого – именно тот предатель Родины, именно тот желает расчленить нашу страну на языки, наречия. Хрен вам!
Да, мы, русские, можем быть разными. Но наша Родина всегда будет с нами, если мы говорим на русском языке. И не важно бьем ли мы друг другу морды, или восхищаемся друг другом.
Оленька из приличия выслушала Арсения и повернулась к нему задом, лицо функционерши, ради которой и старался Упёртый, было непроницаемо, ни один мускул не дрогнул на лице железной леди в течение эмоциональной и пылкой речи неудачливого литератора. Ему ничего не оставалась, как попрощаться и выйти на улицу, где перед его взором предстала сияющая и дразнящая реклама супермаркета. "Ну, суки, сейчас я совершу такое, что весь район заговорит обо мне, вы ещё обо мне услышите", – чертыхнулся Арсений и прямиком ринулся в открытые двери, зовущие во чрево материального превосходства над духовным. Денег у него хватило на бутылку не очень дорогой водки, которую он, сняв с полки, зажал под мышкой. Встав в очередь в кассу, Упёртый мучительно крутил в сознании одну мысль: "Надо совершить благородный поступок, НАДО!"
Перед ним стояла женщина с ребёнком, которому он стал строить "козу"
– У, тю-тю-тю-тю, – крутил пальчиками у носа ребёнка Арсений, другой рукой сжимая крепко бутылку, которая чуть не брякнулась на пол.
Женщина, покосившись на мужика с бутылкой и на его руку, тянувшуюся к лицу мальчика, боязливо поёжилась и сказала:
– Проходите без очереди, у вас же штучный единичный товар.
– Ни за что, – взревел Арсеньюшка, – русский мужчина никогда не пройдёт, оставив за спиной женщину, женщины, ваше место впереди мужчин. С этими словами Упёртый отвинтил пробку бутылки и отхлебнул несколько глотков.
– Смотрите, – громко сказал литератор, – я отопью часть этой благословенной жидкости, но заплачу за всю бутылку. Я честный человек. В очереди наступила напряжённая тишина. Чтобы как-то разрядить атмосферу, один мужчина сказал другому:
– Слышали, тут один эсэсовец, депортированный из Аргентины в Италию, умер в возрасте 100 лет, так все страны, к которым он имел отношение, отказываются его хоронить.
– Очень правильно поступают, – сказал второй мужчина, – прах тех, кто запятнал себя службой Гитлеру, особливо, если они ещё служили эсэсовцами, а не простыми солдатами Вермахта, должен быть развеян, чтобы следа от них не осталось.