На часах был полдень, но сосед выглядел так, словно звонок в дверь вытряс его из постели.

Я протянула соседу бутылку водки и коробку конфет.

Конфеты он принял, неловко вытянув обе руки, как неопытный папаша первого сына от акушерки, а на водку посмотрел брезгливо и задумчиво.

– Проходи, накатим, раз так, – сказал он, суетливо крутясь в дверном проёме. Видимо, не решив, пропустить меня вперед или нет. – Разносолов не обещаю.

– Мне не надо. Я на минуту.

– Нет, нет, сударыня, – сосед, наконец, справился со своими сомнениями и решительным жестом пригласил меня войти. – Вы меня не так поняли. Самая лучшая закуска – это душевный разговор.

Сосед сунул коробку с конфетами в глубокое декольте растянутой майки и снова вытянул обе руки, приглашая меня войти.

Я иду за соседом по полутемному, забитому хламом, коридору.

Сосед – невысокий, но широкий в плечах, идет впереди меня пружинящей походкой. На его смуглой спине, под правой проймой майки, я вижу глубокий шрам, похожий на след от ножа.

Дверь на кухню заменяла мятая ситцевая занавеска в мелкий цветочек.

И вот я сижу за столом, на странной кухне, где время будто остановилось. Словно кухню поместили в специальные магнитные рамки, где время не текло вспять, но и не двигалось вперед. Секундная стрелка круглых настенных часов вздрагивала, изгибалась, пытаясь шагнуть вперед, но оставалась на месте. Щёлк, щёлк, щёлк…

Сосед в легкой растерянности хозяйничает на кухне. Видно, что он отвык принимать гостей. Он одну за другой открывает дверцы полок, заглядывает внутрь, привстав на цыпочки. Достает две тарелки и ставит передо мной.

Покончив с «сервировкой» стола, сосед уселся напротив меня и нервно закурил, упираясь локтем в широкий подоконник.

Именно таким я чаще всего и вижу соседа, когда иду домой.

Он часами сидит возле окна на втором этаже, с сигаретой в руке, и встревоженно окликает каждого случайного прохожего. Мол, не слышали, какая сегодня погода? Дождь будет? А как сыграл «Спартак»?

Но, особенно, сосед любит разговаривать со старушками, что часто сидят у подъезда. Подкрадется к ним «на мягких лапах», сядет скромно с краешка скамейки. Поддакивает междометиями.

Бабульки и сами не замечают, что он уже живет в их разговоре, как полноценный собеседник. А вскоре – и единоличный. Остановиться сосед не может и продолжает говорить, когда все уже молчат, торопясь, срываясь на фальцет, услужливо неся, сумки бабулек до лифта.

Остальные жильцы дома не балуют его своим терпением. Сбегают при первой возможности. «А… а, этот, – говорят они про него, сделав многозначительную паузу, – сдвинутый» и спешно прячут глаза.

В любом обществе есть такая категория неудобных людей, рядом с которыми, испытываешь какую-то трусливую неловкость. Кажется, постоишь рядом с таким человеком лишних пять минут, а он вдруг проникнется к тебе каким-то запредельным доверием и скажет, вцепившись в тебя, плутоватым и одновременно по-детски наивным взглядом: «Мне плохо. Помоги мне». Или того хуже: «Дай мне денег»

И ты заливаешься краской до пят, позорно сбегаешь, подгоняемый скулящим на поводке псом, а после испытываешь долгое стыдливое сомненье в своей порядочности и доброте.

Пока сосед курит, я смотрю на него. Невысокого роста, сухощавый, еще не старый мужчина. Дурацкая бандана цвета хаки на голове. Мне он не кажется странным, скорее, неприкаянным. Это – от одиночества. Говорят, последнее время он жил с мамой, хотя был дважды женат.

Но не сложилось. Ни с первой женой, ни со второй. Есть взрослый сын от первого брака.

Вот уже год сосед живет бобылем, пьет больше обычного в случайных, шумных кампаниях. И жильцы дома не просто стараются не попадаться ему на глаза, а шарахаются, как от чумного.

А все потому, что сосед устроился работать смотрителем при городском кладбище…

Я сижу за продолговатым обеденным столом, торцом прижатым к окну. В обе створки раскрытого окна радостно лупит дневное июльское солнце.

Стол накрыт цветастой клеенкой, края которой загнуты наружу. Из получившихся кармашков, потешно торчат сухие крошки черного хлеба. Разношерстная посуда, из которой сосед, видимо, ест уже не первый день, сдвинута к окну. Чего здесь только нет: кружки, чашки, стаканы, тарелка с котлетами, блюдечко с вареньем, начатая баночка аджики, фаянсовый заварочный чайничек без крышки.

Живописная композиция, занимает добрую треть стола. По посуде неуклюже гарцует, невесть откуда взявшийся, голубь, цвета старых чернил, и рывками протискивает голову в узкие щели между кружками.

– Пошел, – сосед лениво махнул левой рукой, отгоняя голубя к распахнутому окну.

Голубь неспешно удалился на подоконник и стал расхаживать по нему с обиженным видом.

Сосед ловко свинтил пробку с бутылки «Праздничной» и небрежно, будто поливал огород, разлил водку на два стакана. Молниеносно выпив, сосед хлебнул какую-то мутную жидкость из кружки, что была под рукой, и отправился в недалекий поход к маленькому однокамерному холодильнику. Открыл дверцу, наклонился, разглядывая содержимое полок.