Шрифт:
Как же, размышлял он, организм может существовать без свежего воздуха? Неминуемы отравление и смерть. Власин, конечно, имел сюда допуск, более того, исправно пользовался одним из кабинетов – тоже без окон, с двойной дверью, железным ящиком-сейфом в углу и тяжелым столом в центре комнаты. Обстановку дополняли дубовый стул и старый массивный секретер. Рабочий кабинет резидента отличался немногим – чуть больше площадью и еще один стул для посетителя. Был еще, правда, и небольшой холодильник для напитков. Телефонов здесь не имелось – только устройство внутренней связи из комнаты в комнату, да еще одноканальный аппарат, связывающий с дежурным помещением охраны посольства.
Власин рывком открыл дверь к резиденту и выпалил сразу все, что только что пережил.
– Ты уже шестой, Власин. Они как сговорились.
– Что делать?
– Плевать на них! Пусть бежит в свою полицию. Получит там по заднице, и все дела…
– Почему по заднице?
– Так принято, брат! Непременно по заднице. Или у тебя есть другие предложения?
– Я не о том, товарищ генерал. Мне все равно, по какому месту ему дадут, но мне не все равно, по какому попадет мне.
– А ни по какому. Вот гляди.
Генерал Сергеев кинул через стол Власину листок. Тот спланировал перед ним, словно бумажный журавлик, запущенный легкой детской ручкой. Это была очередная шифрограмма из Москвы.
«Обеспечить оперативную безопасность визита. Информируйте обо всех изменениях и проблемах в связи с этим…»
Там было еще что-то, но полковник Власин только пожал плечами.
– Что это значит?
– Горбачев приезжает с супругой. Официальный визит. А знаешь, о чем он еще здесь будет беседовать?
Власин покачал головой.
– О тебе, обо мне, о нас….
– О ком это о нас?
– О советских разведчиках. Вот о ком.
– Не понимаю. Ничего не понимаю!
– Сокращать будут резидентуры, и наши, и их. Амнистия, брат. На обе стороны. Так что пусть твой репортеришка бежит куда хочет. А лучше сразу в дурдом! Думаешь, французские коллеги на такой желтый скандальчик большую политику разменяют? Не тут-то было! В дурдом твоего агента!
Генерал громко захохотал и достал из темных недр своего стола бутылку водки, две стограммовые граненые рюмки на тонких ножках и блюдце с нарезанным лимоном. Горлышко бутылки звякнуло о рюмочки, прозрачная жидкость сладко булькнула, вызвав у Власина прилив обильной слюны, и советские разведчики с облегчением выпили. Власин крякнул и кинул вдогонку дольку лимона. Генерал сделал то же самое. Сразу разлили по второй. Выпили, крякнули, закусили. Перед третьей генерал осоловело и добродушно взглянул на Власина.
– Не скули, полковник! Ты ж полковник, а не лейтенант. Сам все должен понимать. Оставим мы тебя на Парижщине. Ей богу, оставим! Давай еще по одной…
Власин кивнул. Сказано – сделано. Крякнули, закусили.
– Иди, брат, к себе. Сдавай на своего «Бальзака» дело в архив, как на утратившего разведвозможности. Припиши, что заболел… головой. Опасен, мол… и все такое. Ты ему больше не звони. Ну, будь здоров, полковник!
Власин поднялся и пошел к выходу. Сергеев крикнул ему вслед:
– За журналюг ты будешь отвечать! Во время визита. Понял?
– Есть! – неожиданно звонко отозвался полковник. – Отвечу, товарищ генерал.
Глава 2
Самолет летел весело. Борт «гудел» не столько мощными турбодвигателями, сколько разудалой журналистской братией из эскорта первого и последнего советского президента. Водку, коньяк и виски пили и «сопровождающие лица» – кремлевские пресс-секретари, офицеры службы безопасности и мелкие безликие чиновники. Это был так называемый «головной борт». Он приземлялся в Париже раньше президентского на несколько часов.
Егорыч сидел, зажатый с одной стороны телерепортером, а с другой – коллегой из информационного агентства. Все были в предвкушении Парижа, удобного отеля и дармовой выпивки на посольском приеме. Начали уже здесь, за свой счет, то есть припасенным в дорогу заранее.
– Где только ни бывал – в Берлине, в Бонне, в Вене, в Риме, в Лондоне… А в Париже, мать его, ни разу! – кричал Егорыч в никуда, потому что вокруг уже никто никого не слушал, а каждый нес веселую околесицу о себе, о своей тяжелой журналистской доле, о начальстве, женах и подругах. – В Берлине, в нашем, – пять лет, – загибал Егорыч пальцы, – в Бонне – два года, в Западном Берлине, в ихнем, – два года, потом обратно в Восточном – еще четыре…. Итого… – Он задумался, морща лоб. Потом просветлел. – Чертова дюжина! Во сколько! Поносило меня!
Егорыч многозначительно блеснул на коллег глазами. Кто-то из них, икнув, сунул ему в руку пластиковый стаканчик с коньяком:
– Пей, герой! Французский, качественный.
– Качественный можно! – согласился Егорыч и разом опрокинул содержимое в глотку.
Вздрогнул и покраснел. Качественный коньяк запросился назад. Но по всему было видно, что Егорыч имел опыт в его поглощении. Поэтому преодолел приступ тошноты и с облегчением развалился в кресле.
– Париж… – мечтательно произнес он. – Никогда не бывал! А ведь многое связывает. Можно сказать, жизнь началась с Парижа. Моя жизнь, братцы, с него, с Парижа, и началась!