Шрифт:
– Террор необходимо продолжать! Этого требует честь России! – кончил свою речь с глубоким, непередаваемым чувством Азеф.
Партия утвердила акты. Великого князя Сергея взял на себя Савинков. Азеф не видел проигрыша. Не было возможности. Он знал, что два акта отдаст полиции. А одним еще поднимет себя в партии. Но Азеф не был железный. Это стоило нервов и он уставал.
10
Было начало золотого августа. Придя после заседания, где он, как начальник Б. О. победил ЦК, Азеф снял пиджак, жилет, крахмальную рубашку и ощутил запах своего пота. Азеф обтер полотенцем желтое, жирное тело. Полуголый лег на кушетку. Отдохнув, поднялся, сел за стол.
Тяжело дыша, голый до пояса, обдумывал устав Б. О., гарантирующий ее от контроля ЦК. Медленно придвинув чернильницу, не торопясь, написал: – «Устав Боевой Организации Партии Социалистов-Революционеров». Азеф писал:
1. Боевая организация ставит себе задачей борьбу с самодержавием, путем террористических актов.
2. Боевая организация пользуется полной технической и организационной самостоятельностью, имеет свою отдельную кассу и связана с партией через посредство центрального комитета.
3. Боевая организация имеет обязанность сообразовываться с общими указаниями центрального комитета, касающимися: а) круга лиц, против коих должна направляться деятельность боевой организации и б) момента полного или временного по политическим соображениям прекращения террористической борьбы.
4. Все сношения между центральным комитетом и боевой организацией ведутся через особого уполномоченного, выбираемого комитетом боевой организации из числа последней.
Затягиваясь папиросой в длинном красном, костяном мундштуке, Азеф написал 12 параграфов с примечаниями. Под конец всё же устал. Отбросив перо, он сидел за столом, задумавшись, глядел в одну точку. Он вспоминал розовые ноги своей любовницы, певицы петербургского кафешантана.
11
В квартире на бульваре Распай Любовь Григорьевна с шестилетним сынишкой Мишей пили чай. Миша перемазался в леденцах, смеялся. Любовь Григорьевна обтирала маленькие, грязные пальцы и выставленные мишины губы.
– Ах, глупышка, глупышка, – говорила Любовь Григорьевна, небольшая, стриженая женщина в легких веснушках. В партии Любовь Григорьевна была, но активной роли не играла. Не хотел Азеф. А Любовь Григорьевна любила мужа. И никто из товарищей даже не знал, что читанный Азефом доклад «Борьба за индивидуальность по Михайловскому» писала ему жена, Любовь Григорьевна.
Азеф приехал внезапно. С порога, широко разведя руки, он поймал Мишу, высоко подбросив, прижал его, целуя смуглые Мишины щеки. Миша взвизгнув обхватил толстую папину шею, целуя куда попало.
– Папа мой, золотой!
– Что ж ты не телеграфировал, Ваня?
– Да, я случайно.
– Ты наверное голоден, ах ты Господи, я сейчас у мадам Дюизен, – зашелестела юбкой Любовь Григорьевна.
Азеф щекочет Мишу усами. Миша заходится хохотом. Усадив его на колени, Азеф ласково гладит Мишину кудрявую голову. Азеф очень любит своего сына.
– Папочка, расскажи, где ты был, что делал? В каких ты был странах? Ну расскажи всё! – жмурится Миша и, прищурясь, похож на Азефа.
– Был я далеко, милый, – говорит Азеф, улыбаясь, – отсюда и не увидишь.
– Как? А если залезть на Нотр Дам?
– Ха-ха-ха! Ты уж знаешь Нотр Дам?
Да, там такие страшные куклы и одна, папочка, похожа на тебя, мама сказала, – смеется Миша, обхватывая папину шею. – Нет, папочка, расскажи что ты делал? Ты мосты строишь? Раз ты инженер?
12
Приготовления к трем убийствам были закончены. Швейцер приготовил динамит с запасом. В дождливый ноябрь, Савинков с паспортом инженера Джемса Галлея выехал на великого князя Сергея, в Москву. Привыкнув к твердому грунту Европы, он с неприятностью думал о трясущихся урядниках, свисающих ногами с мохнатых лошаденок, о сером русском дожде, грязном небе, о тяжелых сугробах Москвы, о России.
Уголь монгольских глаз зарылся в подлобье. Обтянулись скулы. В облике Савинкова жила скука. Словно, увлекшись охотой, предпринял англичанин путешествие в страну «водки и медведей».
«Или Савинков Романова, или Романов Савинкова», – думал Джеме Галлей, подъезжая к Эйдкунену.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
1
Сорок сороков московских церквей утонули в голубых сугробах. 3има была суровая, снежная. Уж в ноябре стояли небывалые морозы. В кривоколенных тупиках, переулках дворники и извозчики грелись, похлопывая голицами, притоптывая подшитыми валенками у разведенных костров.
Москвой правил великий князь Сергей. Худой, высокий, с холодным лицом и прозрачными, словно стеклянными глазами.
2
К дворцу подъезжали великокняжеские ковровые сани. Это подъезжал помощник великого князя, полицмейстер Москвы, генерал Д. Ф. Трепов.
Великий князь Сергей был недоволен многим. Раздражала слабость царя. Начавшееся влияние Витте. Сердили даже тридцатиградусные морозы и богомольность жены.
В кабинете дворца генерал-губернатора они сидели вдвоем. Трепов чернявый, живой красавец, каких рисуют на картинках форм русской армии. Конногвардеец был груб, говорил резко, в мужской компании любил пересыпать речь матерной бранью.