Все оживились, раздался тонкий звон хрусталя, потом наступила минута молчания, нарушаемая перестуком ножей и вилок.

Я с удовольствием ел буженину и поймал себя на мысли, что думаю об источниках изысканных блюд. Наверняка шеф пользуется привилегией государственных чиновников и партийных бонз и отоваривается на закрытых складах и спецмагазинах, возможно даже в «Елисеевском», который по ассортименту мог бы соперничать с Третьяковской галереей. Простому смертному такие деликатесы не по карману. Да и недоступны тоже. Только элита пользовалась негласными кормушками. Попасть в список льготников считалось престижным, и не только потому, что решало проблемы быта: статус такого счастливчика резко возрастал. Вся страна съезжалась в Москву за продуктами, поступающих в столицу со всех областей. Ходили упорные слухи, что Правительство и лично товарищ Гришин, занимающий пост первого секретаря обкома партии, распорядились создать в Москве видимость изобилия, чтобы не травмировать психику иностранцев пустыми полками. Шла борьба за престиж советского государства, которому через двадцать лет обещано было жить при коммунизме.

После третьей опрокинутой стопки я, по привычке, вышел покурить на площадке. Илья Александрович увязался за мной. Разговор шёл о работе. И это естественно. Авиаторы за пьянкой обсуждают деловые моменты, а на работе судачат о женщинах.

Я высказал пожелание обновить фотоаппаратуру и приобрести, наконец, собственную проявочную машину для слайдов, без которой хоть караул кричи.

– Мыслите вы, безусловно, правильно, – поддержал меня слегка подвыпивший Миронов, – но она уйму денег стоит. И не просто денег, а валютой. Без поддержки сверху наша инициатива обречена на провал. У меня есть определённые связи с руководством, но одного меня мало. Говорят, у вас неплохие отношения с Батехиным?

Вот в чём собака была зарыта! Вот почему шеф пригласил в гости неизвестного в пишущих кругах подчинённого. Ему нужна была информация из первых уст о моих связях с Лукичом. Но он забыл (игнорировал?) про одно журналистское правило – никогда и ни с кем не делиться лично добытыми сведениями, потому что они представляют материальную ценность. Поделиться информацией – всё равно, как вытащить деньги из своего кармана и отдать собеседнику.

– Илья Александрович, – изобразил я на своём лице как можно естественней изумление, – слухи эти явно преувеличены. Ну, какие, скажите на милость, могут быть отношения между обыкновенным клерком и государственным мужем? Служил, конечно, под его началом. Но и только.

– Да? – с сомнением посмотрел на меня Миронов. – А мне говорили…

– Да мало ли о чём говорят? Вышло недоразумение, – позволил я себе прервать шефа. – И давайте забудем об этом.

Потом потушил сигарету, поискал глазами, куда бы её деть, и спрятал чинарик в карман.

– Не возражаю, – с облегчением согласился он, и напряжение в его глазах исчезло.

«А ведь побаивается, старый лис, – неожиданно для себя я сделал вывод. – Боится за своё кресло. Но мыслит логически и с перспективой. Мне – то его должность пока до фени. Мне бы только за Москву зацепиться, прописку получить. А там – время покажет», – так я думал, шагая за спиной старого разведчика.

– Что ж, я подумаю о ваших проблемах, – пообещал мой шеф. – Но и вы, по возможности, зондируйте почву на предмет вооружения отдела.

– Это мой долг и моя головная боль, – заверил я…

– Хорошая семья, – сделала свой вывод Лада, когда мы по пути домой высказали свои впечатления о Мироновых. – И угощают славно, и разговор поддержать могут. Учись, подполковник.

О моём визите на квартиру Миронова, конечно, прознали. В редакциях, как и на зоне, таких вещей не утаишь. Откуда просочилась информация, непонятно. Скорее всего, от самого Главного. Скрывать и отрицать этот факт я не собирался. И когда Юрка Кисляков спросил напрямую, действительно ли я удостоился такой великой чести, ничего не оставалось, как кивнуть. Он пристально посмотрел в мои глаза, с жалостью покачал седой головой сбоку набок, словно увидел перед собой убогого и саркастически скривил губы:

– Это мы тоже проходили. Только учти, что не такой Илья Александрович хлебосол, чтобы чинить подчинённым добро. Мягко стелет, да жёстко спать.

– Что же мне – нужно было отказаться? Это не Светлицын, настойчиво вовлекающий меня в свою компанию. Это Главный, который может съесть меня с потрохами. Игнорировать его опасно.

– Тьфу, – притушил Юрка окурок, – до чего ты наивный человек! Неужели непонятно, что и Светлицын, и Белов и Бессонов, – все они из одной шайки – лейки? Эти ретрограды добиваются абсолютной власти в журнале. В зародыше давят любую свежую мысль. А во что его превратили? В наставление по производству полётов. Ты поспрошай рядовых лётчиков, кто его читает? Да никто, кроме начальства. И только потому, чтобы блеснуть при случае своей эрудицией в глазах руководителей бесчисленных инспекций и проверок. Тираж журнала катастрофически падает. Не будь давления политорганов на авиаторов при проведении подписки, мы бы давно вылетели в трубу.

В принципе, Кисляков, конечно, прав. Мне, прослужившему в боевых частях два десятилетия, и самому приходилось заниматься подписными компаниями. Я знал, как непопулярен журнал. И дело не в цене. Причём здесь стоимость? Ребята в один голос заявляли, что надоело читать пересказы инструкций и указаний. Нет на его страницах живинки, авиационного сленга и юмора, нет опыта, на котором можно было бы поучиться.

– Откровенно тебе скажу, – разволновался Кисляков не на шутку.– По большому счёту – журнал номенклатурный. Ты посмотри на авторский список. Одни и те же фамилии годами публикуются с завидным постоянством. Боевому лётчику здесь не пройти. Что с него возьмёшь? А вот с тыловика или, скажем, с известного медика, что-нибудь можно и выдоить. Путёвку, к примеру, в престижный санаторий в бархатный сезон.

– И – что, Миронов этого не видит?

– Может, и видит, да не желает конфликтовать. А критики не терпит. Вот и увиваются вокруг него удобные люди, льстецы и подпевалы. Одним словом, окружил себя подхалимами и занял круговую оборону. Так что будь осторожен. Не верь данайцам, дары приносящим…

Между тем, Светлицын не терял надежды перетянуть меня на свою сторону. Руководя отделом пропаганды и агитации, он, по совместительству занимался вопросами культуры и быта, и ему было решать, кому выделить путёвку в пионерский лагерь, кто достоин посещения театров и премьер – концертов по бесплатным билетам, выделяемым профсоюзом Управления ВВС, кому отдыхать в подмосковных домах отдыха. Формально все эти вопросы решал шеф, но он уже давно передоверялся подчинённому и безоговорочно соглашался с его предложениями. Все эти крошки с барского стола отдел боевой подготовки обходили стороной. Я как – то выразил своё удивление по этому поводу, но Светлицын, глядя на меня с укоризной, пояснил, что кисляковцы постоянно отказываются от предложенных благ. Вот вы – то человек независимый, самостоятельный, подчёркивал он, вы сами можете решать, идти вам на эстрадный концерт с участием Хазанова, или обождать до лучших времён.