Через полчаса Ольга Сергеевна Миро припарковалась у ворот клинической больницы имени Боткина и набрала номер Павла.

В руках женщина держала потрепанный, держащийся на одной единственной скрепке паспорт на имя Веры Артуровны Каппель. Доктор оказался прав насчет склеротиков и рекомендаций Минздрава.

Главный корпус клинической больницы, куда помимо прочих отделений переехала травматология, удивлял выверенными геометрическими формами, обилием стекла, света и неизвестно откуда возникшей уверенностью в мастерстве и непогрешимости практикующих здесь врачей. Ольга привыкла к советским больничным корпусам с протертым до трех слоев линолеумом, пропахшим карболкой, нашатырем, а все больше одиночеством и тоской.

Памятный стенд с фотографиями сохранил закладку строительства, на которое выбрался бывший глава города, несколько лет назад со скандалом оставивший свой пост и удалившийся на пасеку. Сверкающий лысиной пчеловод символически замешивал раствор в окружении чиновников, лечащие врачи, хирурги, сестры и нянечки скромно замерли фоном.

Странно, что по приходу нового градоначальника эти фотографии не сняли. Обычно все сразу обновляется, специально человечки работают – подчищают, переклеивают и перекрашивают.

Может, еще не успели? Хотя, уже пять лет прошло.

Это было уже второе посещение больницы. В первый раз Оля рвалась в реанимацию в страшное утро 14 октября вслед за бригадой приемного отделения, но была остановлена шкафом в черной, почти гестаповской униформе. Шкаф при ближайшем рассмотрении оказался женщиной: высокой, ширококостной, с эмблемой «Щит и Меч» на груди и с бескомпромиссным западающим на шипящих контральто.

Охранница схватила Олю буквально за грудки и вытолкала из приемной.

– Зен-сина! Читать по слогам! Посторонним вход строго вос-пре-сен! Вы кто? А раз никто – гуляем подальсе!

Слово «женщина» зачастую звучит унизительно, а в исполнении шепелявящей «гестаповки» словно оплеуха.

Ничего не оставалось, как « гулять подальсе», молиться и ждать звонка от Павла Михайловича.

Доцент Куприянов позвонил сразу, как получил ответ из реанимации, он никогда не обнадеживал на пустом месте, но и не запугивал.

– Пока не ясно! Состояние стабильно тяжелое, трещины двух ребер справа, легкое не задето, перелом малой берцовой кости, наблюдаются множественные ушибы, посттравматический шок. Больной повезло, сердце у нее младенческое. Так что мой прогноз скорее положительный. Хотя, в связи с преклонным возрастом все может измениться. Иди, свечку за здравие старушки поставь. За прощением позже зайдешь!

Так закончился тот страшный день.

И начались следующие, пусть не страшные, но удивительные.

18 октября Ольга спешила в отделение травматологи – куда после реанимации перевели пострадавшую в дорожном происшествии гражданку Каппель.

Выйдя из лифта, остановилась, пытаясь вспомнить номер палаты, названный по телефону Павлом.

Странное дело, слова врача выветрились из головы, а спросить не у кого, по обе стороны от лифтового вестибюля продолжался совершенно пустой коридор с одинаковым расположением палат.

Память последнее время шалила, играла в прятки. Словно пережитый на дороге стресс лишил долговременных воспоминаний, оставляя короткие. Память словно превратилась в пазлы, при желании они могли восстановить картинку вчерашнего дня, но картинка эта существовала недолго и тут же разрушалась. Оттого прошлое казалось сном. Сморгнешь, и нет его. Напоминало странный, набитый ватными клоками туман, окутавший в то злополучное утро аэропорт, ветер раздувал марево и тут же ткал другое, слегка похожее. Бесконечное пространство вариантов.

Где она об этом «пространстве вариантов» слышала? Или читала?

Ольга прекрасно осознавала, что делала час или два назад, но вчерашний – позавчерашний день смазывался. Каждый раз приходилось их собирать, без всякой уверенности, что мозаика сложилась правильно. Знакомство с Антоном обрастало новыми деталями, продолжением разговора и даже предложением встречи, но потом все карты путались, декорации падали, подробности забывались. Разум и подсознание спорили – кто кого положит на лопатки. Разум рисовал образ преуспевающего врача–интеллигента в сиреневой рубашке, подсознание путало следы, подкидывало крайности. То заманивало ощущением тепла, уверенности, защищенности – хотелось склонить голову на плечо, прижаться, заснуть. То пугало ограниченностью пространства – надо бежать! Скорее, сейчас произойдет что-то страшное!

Иногда в воспоминания заползал прелый запах кожаной куртки, мужского пота, пролитого на пол салона виски, перед глазами маячил логотип London never sleeps на груди пьяного Антона. Чудовищная путаница. Существовал ли в действительности врач, спасший ребенка? Или тот приставучий алкоголик? Кто из них ей приснился? А если Антон реальный, почему он ей до сих пор не позвонил? Она ведь дала ему свой телефон. Или не дала?

Запутавшись, Оля брала себя в руки, оглядывалась по сторонам, вновь знакомилась с окружающей реальностью и жила дальше. Все чаще возникала мысль – надо обратиться к врачу, попить таблеточки для памяти. Тот самый «танакан от тараканов». Их мама давно пьет и папу заставляет.