— «Холо-о-дная»! — сердится Максим. — Когда я тебя к порядку приучу? Оплетать надо, а он купаться вздумал.

— Видишь? — Петя жалуется сохатёнку. — Из-за тебя мне попало. Пошли обратно.

Встреча с Чубаровым испортила настроение Бормашу. Засосало под ложечкой, застучало в голове. Чем больше он думал, тем больше мрачнел, заговаривал сам с собой: «Прижмёт теперь Андроха, не даст проходу. „Вы, скажет, донесли, кто более“. Мда, такое дело…»

Похлебав щей, надвинув на глаза блин-кепчонку, конюх молча отправляется к своим соловым. Идёт мимо Трухиных, а на крыльце как раз покачивается пьяный Андрон. Успел приложиться к бутылке. Заметил Бормаша, манит согнутым пальцем.

— Что, старик, тук-тук? За моё-то добро?

— Никому не говорил, Андроха! — крестится Бормаш. — Истинно слово, как на духу!

— Дорого достался мне тот кусок. — Трухин спускается с крыльца. — Считай, тысячу целковых. Значит, и про лосёнка тук-тук? Говори, дед, не увиливай! Всё одно дознаюсь!

— Что ты, что ты! — трясётся старик. — Хошь побожусь?

— Шкура ты, дед! — Андрон сжимает кулаки. — Как есть шкура! Ну погоди! Попомнишь ты у меня сохатиху! И гадёныши твои вспомянут. За мной не пропадёт…

Бормаш совсем падает духом, начинают слезиться глаза, дрожать губы. «Господи, воля твоя, за что?.. Сохрани и помилуй, господи!..»

— Как хошь, Андроха, а моя правда. И ребятишки — ни-ни! Ни Макса, ни Петруха. Помяни моё слово: никому не сказывал! Подсмотрел кто-нито, не иначе.

— Ты один видел, ты и донёс! — скрипит зубами Андрон. — Из наших никто не стучит. Только вы, пришлые! Ну погодь! Сынок твой не миновал беды, авось и тебя не обойдёт… Иди да помни!

У старика вдруг тяжелеют ноги, он шаркает ими, пылит, проклиная тот день, когда увидел Андрона с сохатихой, тот час, когда согласился взять сохатёнка, проявил слабость.

К вечеру уехал в город Володя Синчук. А через неделю пришла бумажка — Трухина вызывали в охотинспекцию.

Новый загончик правится сохатёнку. Он и выше, и просторней, а главное, безопасней. На загончик зло посматривают Андроновы собаки. Лают и лают, как на лесного зверя. Скорей бы вырастали рога, тогда б он расправился с ними.

Малыш, конечно, не знает, когда у него вырастут рога. А появляются они у сохатых через полтора года. В феврале под кожей поднимаются небольшие бугорки, по-местному — опупки. В конце марта показываются первые молодые рожки — сойки. Это как молочные зубы у человека. Через три года сойки заменяются настоящими рогами — лопатами. Так что не скоро дождётся сохатёнок своего оружия.

С берега Черемной, по каменистой крутизне, поднимается ватага ребятишек. Двоих сохатёнок знает: его спасители, Петруха и Макса — так зовёт их дед Лукьян. За Максой и Петей тянется Славка Первушин, по прозвищу Полжирафа, — сын сельского тракториста. Рядом хромает Чубаров Стась — ребята зовут его Чубарёнком, и Шишкин Лавря, прозванный Плывунцом.

В прошлом году Лавря хотел на спор переплыть Большую протоку. Доплыл до середины, устал, захлебнулся, начал пузыри пускать. Максим Саранин помог ему дотянуть до берега. «Ну и плывунец», — сказал кто-то из ребят. А Лавря сел на траву и заплакал. Не потому, что тонул, а потому, что проспорил красивый ножик с двумя лезвиями.

Славка Первушин лезет между жердинками, приседает на корточки. За ним проползают Стась и Лавря.

— Смотри, все ноги белые! — Стась тянется к сохатёнку. — А почему бинты? Он раненый?

— Ноги сбиты. — Петя разматывает тряпки. — Теперь зажили.

Лосёнку неясно, о чём говорят ребята. Этот длинный, видать, задира. Чубарёнок — добрый, Малыш это заметил в первый день, когда лежал в старом загончике. Лежал, прикрыв усталые глаза, не сразу увидал мальчишку с охапкой травы. Он шёл осторожно, шёл и оглядывался, словно своровал что. А Стась просто нёс траву ему, лосёнку. Малыш решил схитрить: не открывать глаза, не шевелиться. Стась кинул траву в загончик, похромал обратно.

Трава пахла резко, остро, кружила голову. Если бы он умел считать, насчитал бы много всяких запахов. Как жаль, что он не может её есть, ещё рано.

— Ого, какие ходули! — одобряет Лавря. — Большую протоку свободно перебредёт.

— Не как ты, не утонет.

— Живот белый? — приглядывается Славка. — У коровы не такой.

— Сравнил: то корова, то сохатый!

— Ладно вам спорить! Пошли купаться!

«Купаться» — это слово знакомо лосёнку. Ещё как! Петя каждый день говорит: «Пошли, Малыш, купаться». Надевает узду, берёт мыло, мочалку, шагает впереди. Идёт не оглядываясь, знает: Малыш не отстанет.

Мыло и мочалка нравятся лосёнку, узду невзлюбил с первого взгляда. Максим сплёл из верёвок, другого ничего не было. Узда больно тёрла морду, шею возле подбородка. В первый раз он взбрыкнул и убежал за огород. Посердился, но пришёл. Петя хотел бежать за ним, брат не разрешил. «Надо, чтоб он знал твой характер», — сказал Максим.

Два дня мучили друг друга Петя и сохатёнок. Полпачки сахара съел Малыш. Даже хлеб с мёдом пробовал. Петя достал мёд у бабки Фени. «Тут я, милёнок, тебе не помощница, — сказала бабка про узду. — Как ни есть — мужицкое дело». На третий день Малыш сдался. Не нравилось, а терпел.