— Вот и мой черед пришел, Васильке!

Повинуясь княжьему знаку, отроки подвели оседланного коня вороной масти. Дорогая блестящая серебром и золотом сбруя, расшитая попона, стальной налобник… Александр мигом оказался в седле. Застоявшийся без дела конь так и плясал под седоком. Князь тоже расправил плечи, приосанился в ожидании кровавой потехи. Верные, испытанные в боях гриди окружили Ярославича. Ближе всех оказался Савва. Сразу за ним — боярин Игнат. Подбежал паренек из молодшей дружины, подал Александру червленый щит и длинное копье. От копья Ярославич отказался — вырвал из ножен меч.

Подъехали трубач-сигнальщик и знаменосец с княжеским стягом. Встал рядом Арапша. Бунчуконосец и барабанщик тоже были при своем нойоне. Так и спускались по пологому склону Вороньего островка на лед Чудского озера.

Бурцев спохватился. Ему-то коня никто не предложил. Ну и ладно, а мотоцикл чем хуже? Пулеметный ствол беспомощно смотрел в небо, опустошенные ленты валялись под колесами, но разве это помеха для поиска ненавистного фон Берберга?

— Дай-ка мне свою хворостину, парень.

Зазевавшийся княжеский отрок и глазом моргнуть не успел, а Бурцев уже подхватил оружие, от которого только что отказался князь. Школа рыцаря ворованных копий Освальда Добжиньского! «Цундапп» завелся на раз-два. И вскоре в хвост княжеской свиты пристроился мотоцикл. Сначала в хвост, затем Бурцев вырулил поближе к стягу. Правая рука — на ручке газа. Левая держит копье. Неудобно левой-то, но что поделаешь — пришлось положить длинное древко на руль да прижать посильнее под мышкой. Гнать тяжелый военный мотоцикл по чудскому льду так еще можно, но вот затормозить в случае чего будет проблематично. Хотя… Что-то подсказывало Бурцеву: тормоза ему сегодня не понадобятся.

Александр обернулся на рокот двигателя. Улыбнулся снисходительно, заприметив свое копье в руках мотоциклиста. А после спрятал все эмоции под позолоченным забралом-личиной. Всадив шпоры в бока вороного, понесся вперед. Не оглядываясь, молча. Рука поднята. В руке — обнаженный меч… Понятный без всяких слов знак.

Трубач затрубил. Громыхнул барабан. Свита ринулась вслед за господином. Из-за Вороньего Камня несся в бешеном галопе, нагонял засадный полк. Русские дружинники в добротных кольчугах и крепких нагрудных зерцалах, татарские нукеры-панцирники в надежной чешуйчатой броне… Немного — сотни три, но воины все отменные, свежие, утомленные не битвой, а ожиданием. От таких воинов больше всего пользы на поле боя.

Князь указывал путь в обход пешего ополчения, по узкому, заранее расчищенному меж торосов коридору. Рогатки там сейчас были убраны. Дорога — свободна.

— Ура-а-а! — возопили татары.

Боевой клич степняков пронесся над замерзшим озером, перекрыл шум сражения.

— А-а-а! — зычно подхватили русичи.

Остатки Христова воинства снова пятились. Триста внезапно объявившихся всадников орали, наверное, за целую тысячу. А поскольку у страха глаза велики, могли бы, наверное, сейчас сойти и за две.

Лихо поигрывая на скаку мечами и саблями, грозно потрясая копьями, дружинники и нукеры позади новгородского князя состязались в скорости. Бурцев тоже не отставал в этой дикой гонке. Даже совсем наоборот. Газанув раз, он оказался подле Александра. Газанул два — и дерзко, презрев субординацию, вырвался вперед. Нет, мчался он не в общую кучу малу, где русские витязи и немецкие рыцари остервенело месили друг друга. Там уж как-нибудь разберутся без него. Да и не проехать там сейчас даже на мощном «цундаппе».

Бурцев бросил машину в сторону — в объезд сечи. Затем погнал в ливонский тыл — туда, где еще маячил главный ливонский стяг и знамя дерптского епископа. Он не уклонялся от боя, он просто искал фон Берберга. Если до вестфальца кто-нибудь доберется раньше и, чего доброго, замочит… Нет, этого допустить нельзя. Штандартенфюрер перед смертью должен рассказать, куда он упрятал Аделайду.

Князь тоже вел свою личную дружину и засадный полк в тыл противнику. Ярославич торопился замкнуть кольцо, завершить окружение израненного и взломанного клина.

Ливонцы поняли все. Отступление перерастало в бегство. Полностью схлынул наносной слой авантюристов, охотников за легкой добычей и подневольных бойцов из простонародья. Слетела вся малодушная шелуха. По-прежнему держался лишь твердокаменный остов «свиньи». Размозженный, раскиданный по косточкам, но все еще колючий, незаглотный. Вокруг отдельных стягов и хоругвей сгрудились самые стойкие, самые неустрашимые.

Насмерть рубились истинные Фанатики, настоящие Воины, верные Слуги, прикрывавшие своих господ. Эти если и отступали из окружения, то не сломя голову, подобно иноземным рыцарям, кнехтам и ополченцам-чудинам, эти отходили достойно — сохраняя, по возможности, боевой порядок, яростно отбиваясь. Оставляя на льду свои и чужие трупы.