— Ох, золотко, это же проще некуда. Гвоздь в голову и осиновые «бусы» на шею. Подключи немецкую агентуру, чтобы помогли ее привезти… Ну что ты в самом деле.

— Это грязный трюк! — на секунду ее глаза расширились от удивления. — Кто, вообще, сможет такое сделать?

— Дай банку тушенки любому мальчишке из города, и он соберет тебе «бусы» за час...

— Это может повлиять и на нас…

— Не повлияет! Главное руками не трогать, — он убедительно закивал головой. — Ты послушай меня, это все можно легко и гладко провернуть. А не удастся, так что ты теряешь? Ну, убьем ее, как ты и задумывала с самого начала. Но согласись, заложник может стоить немало…

Она встала с кровати и принялась нервно прохаживаться по комнате, встряхивая волосами. Провела ладонью по столу, открыла шире форточку. Пометила карандашом какую-то схемку и принялась его яростно кусать, пока он не сломался.

— Можно шантажировать и мертвецом…

— Только, если он не дурак, он потребует подтверждений, что она жива, прежде чем вести с тобой какие-либо разговоры, — ввернул Антоний, радуясь своей изворотливости. Ада приняла его план, лишь сомневалась, что не было для него ново. Чтобы привыкнуть к «смене курса», ей нужно было время.

План был хорош с одной лишь поправкой — фактически неосуществим. Организовать все было крайне сложно, еще сложнее найти того, кто мог бы это сделать на месте. Он бы, может, и мог. Ханс бы, возможно, справился — он был еще большим хитрецом, чем сам Антоний, да и дар его был силен. Но нужно было, чтобы Ада тянула подольше с поиском и выбрала для этого дела кого-нибудь побестолковее. И более того, посчитала его идеальным кандидатом для данной цели.

И Антоний даже знал, кого именно ему стоит ей порекомендовать. Жаль сержанта — хороший парень, преданный, да и сигареты у него всегда отличные… Но лучше он, чем Антоний.

А лучше было бы стравить Аду с жидом, чтобы они убили друг друга, но он слишком некстати исчез

Этот храм когда-то, как помнила Мария, пах ладаном, воском и цветами. Когда-то, до того как в нем укрылись с полсотни тех, кто не мог сражаться. Она помнила долгую, тревожную Пасхальную утреню того года. Монголы уже покорили пограничные с Русью земли и Чернигов. Все чаще тревожные вести отзывали Николая Константиновича на советы княжеских дружинников и бояр. Почти весь этот год Мария не видела отца. В последний раз они попрощались в тот день, когда пришла весть о монголах у стен Киева. Поспешно он поцеловал их с Андреем в макушки, пока слуга подводил оседланного серого жеребца. Лучшего в их конюшне. Пряча глаза, отец вскочил в седло, закинул на плечо щит с полустершимся медведем и пустил коня рысью навстречу вспоровшей ночь пурпурной заре.

Отец был мертв, она знала это. Хотя и говорила Андрею, что он жив, и вернется за ними. Что она могла поделать, если иначе он ревел не переставая? И звал поочередно то отца (это в девять-то лет!), то их старую бабку, которая померла еще месяц назад… Как отец, как мама. Отец Феофил, духовный наставник ее родителей, говорил, чтобы Мария не теряла надежды. Что отец выжил и сражается вместе с князем. Что их челядь тоже выжила, до самой последней чернавки и двухлетнего сына конюха.

Что Ярош выжил, хотя Мария видела, как он уходил вместе с кузнецом вслед за дружинниками, сжимая в мокрых ладонях топорик для рубки деревьев. Без доспехов, без оружия, кроме того топорика. Первая же монгольская стрела сразила его наповал — она откуда-то знала и это.

Церковь больше не пахла ладаном, воском и цветами. Ладан давно истратили, устраивая молебны едва ли не каждый час. Свечи берегли на случай голода. Воздух в темном храме стал спертым, вонял потом, мочой и испражнениями. Отхожее место было в небольшой пристройке снаружи храма, далеко не все решались туда выходить. Многие искали укромные уголки внутри, хоть как не бранились потом служки и не искали виноватых. Мария тоже не всегда решалась выводить Андрея во двор, хотя самой ей не хватало духу справлять нужду в святом месте.

Зловонную тьму наполняли плач, вопли и мольбы к Богу. Полоумный Никодим, бродяга с Большого рынка, неистово крестился рядом с ней, бормоча что-то в белую бороду. Мария переходила с места на место, заткнув уши, ища уголок, где она сможет побыть в тишине. У нее болел живот, хотя она не помнила, чтобы съела что-то дурное. Андрей следовал за ней тенью, держась за измусоленный подол, который давно потерял свой яркий красный цвет, и врезаясь в спину, как только она останавливалась. Его лицо было опухшим от постоянного плача. Не выдержав, Мария отыскала одного из дьяконов и попросила в очередной раз напоить Андрея вином с водой и уложить спать.

Куда бы она не шла, спотыкаясь в темноте, воздух звенел от стонов. Зажав уши, она уже всерьез думала о том, чтобы уйти отсюда восвояси... "Лучше мне было погибнуть от меча монгола, чем тихо гнить здесь. Сколько дней прошло? Недель?" Не она ли мечтала когда-то о воинской славе? Почему же тогда сидит здесь со старичьем и детьми и нюхает запах их мочи? Почему не выберется наружу, не отберет хитростью оружие у врага и не отобьет Киев?

Живот скрутило еще сильнее, чем прежде, колени ослабели. Мария схватилась за первую попавшуюся дверь, думая, что сможет выйти на улицу и вдохнуть свежий воздух. Но за дверью была лестница, ведущая куда-то вверх. Рыбки-привески на бусах тихо звякнули на сквозняке.